Я услышал голос, человеческий голос.
Этот человеческий голос звучит надо мной, он идет с верхнего, девяносто первого, этажа и сопровождается движением, которое мои глаза заметили на периферии зоны видимости.
Голос принадлежит ребенку.
Маленькой девочке.
Вот теперь я знаю, зачем пришел сюда. Я знаю, почему пришел умереть и возродиться в этой разбитой башне.
Я пришел ради этого ребенка.
На секунду мне это кажется столь очевидным и столь незначительным по сравнению с титанической ирреальностью летучего монстра, только что врезавшегося в высокую стеклянную башню, что я с трудом убеждаю себя в истинности происходящего. В наличии этого присутствия.
Но нет никаких сомнений.
Никаких.
Поскольку моя персона имеет миллионы вариантов выбора в микросекунду, то принимает единственное роковое решение в пространстве существования.
Итак, я родился и скоро умру.
Но я выживу.
И эта маленькая девочка – тоже.
Она плакала и издавала короткие стоны, словно раненое животное. Я дал бы ей на вид лет шесть. Девочка спаслась, она была жива и уже стала сиротой. Сквозь грохот пожара я услышал, как она произносила слова «мама, мама», прерываемые рыданиями. Сероватые клубы дыма плыли над ней газообразными эскадрильями, пляшущие отблески пламени окружали ее оранжевым океаном.
Я видел ее, я смотрел на нее, она находилась примерно в четырех метрах надо мной.
Она меня видела, она на меня смотрела. Я стоял внизу, бесконечно далеко.
Находилась ли она с самого начала на этом этаже? Там, где ползла сейчас по краю пролома, образовавшегося от взрыва, с распухшим лицом и в обгоревшей одежде? Упала ли сверху, катясь вниз с этажа на этаж от места удара?
Или же это чудом спасшаяся пассажирка самолета?
Было девять часов утра, на дворе стояла божественная погода, и конец Мира уже начался. Я протянул руки к маленькой девочке и просто сказал ей: «Иди ко мне, надо отсюда уходить. Быстро».
Она помедлила одну или две минуты, но ее слезы быстро высохли, а стоны почти сразу же затихли.
Она видела меня, она смотрела на меня. Ад бушевал прямо над ней. Там, видимо, горело и тело ее матери.
Надо было уходить.
С этим незнакомцем.
Незнакомцем со всех точек зрения, и даже в гораздо большей степени, чем она могла вообразить. С незнакомцем, дающим единственную надежду не погибнуть здесь, в аду пожара, озарявшего тьму.