Катя все это видела и принимала как должное: да, эти самые Зубаловы, наверное, подлинно счастливая семейная пара, раз после двух десятков лет совместной жизни они идут рука об руку и еще о чем-то там говорят меж собой. Она не слышала их разговора. Но если бы смогла слышать, то поняла бы, как обманчиво первое впечатление. Как порой лгут нам наши собственные глаза.
– …Я тебя спрашиваю в последний раз: сколько еще?
– Марин, я клянусь тебе.
– А я в самый последний раз тебя спрашиваю: до каких пор ты будешь меня мучить? – Марина Ивановна говорила шепотом, стараясь изо всех сил держать себя в руках.
– Марин, но я же объяснил. – Олег Ильич отвечал тоже шепотом, утробным, похожим на гул шмеля.
– Ты врешь! Ты снова все врешь, подонок, негодяй.
– Я клянусь тебе, я ездил посмотреть стройматериалы – почем они здесь, а потом заехал в мебельный магазин, ну, тот, который на площади.
– Какая может быть мебель в этой дыре?
– Нормальная – немецкая и потом эта… румынская тоже…
– Сбежал как вор – один, пока я спала.
– Но ты сама решила прилечь отдохнуть после обеда. Я же не виноват, что ты заснула. А мне не спалось. Я решил проветриться, сел на машину и поехал в город за…
– А, да, ну, конечно, плашки смотреть и плинтуса, паркет.
– Паркетную доску. Тут значительно дешевле.
– Дешевле? А в магазин белья зачем заезжал?
– В какой еще магазин белья? – Олег Ильич поперхнулся.
– В какой? А стринги красные новенькие с этикеткой? Стринги – трусы нулевого размера? Смотри мне в глаза! – Марина Ивановна дернула мужа за рукав его дорогой модной куртки. – Думал, я их не найду?
– Ты рылась в моих вещах?!
– Я тебе свитер хотела достать, который мы в Финляндии купили, сам же, скотина, на сырость по вечерам жалуешься. Открываю чемодан, а там – батюшки-светы – опять. Стринги красные, кружевные, новехонькие совсем, с этикеткой, а там штамп здешнего магазина городского. Ты, значит, опять за свое?
– Марина!
– Я тебя спрашиваю: ты опять за старое взялся? Дома только-только уладила все, рты позатыкала, денег сколько насовала, чтобы молчали, не возникали. Ведь в прокуратуру на тебя писать хотели, это ж было бы дело уголовное.
– Почему сразу уголовное?
– А ты как думал, дурак? Ей сколько лет, этой сучке, забыл? Ей тринадцать лет всего.
– Но ты же сама не возражала, чтобы она жила с ними у нас! – Олег Ильич повысил голос.