Молоточек звенел.
Ужас заполнил глаза подследственного до предела. Дрожь оставила его, он замер, не дыша.
– Ваза ты наша дорогая, – улыбнулся Севастьянов, заглядывая в обезумевшие глаза подследственного. – Гусь ты наш хрустальный. Все у тебя из хрусталя прозрачного – и ноги, и руки, и внутренние органы. Печень, почки, селезенка – все хрустальное. Даже прямая кишка – и то звенит! А уж яйца звенят, аки колокольцы валдайские. Удивительный ты человек, Смирнов!
Подследственный сидел недвижно, как экспонат из музея восковых фигур.
– Сейчас будет для тебя подарок.
Следователь вернулся к столу, постучал по клавишам. В камере с грозным ревом возникла яркая, убедительная голограмма мускулистого, голого по пояс детины с увесистым молотом. Детина ревел, скалился и угрожающе поигрывал молотом.
– Вот что, Ваня, – следователь положил руку на мощное плечо молотобойца, – давай-ка мы этого хрустального интеллигента разобьем на куски, а? Чтобы он больше не вредил России.
– Давай! – ощерился молотобоец.
– А-а-а… не-е-е-ет… а… я… – слабо донеслось изо рта подследственного.
– Что – нет? – склонился Севастьянов.
Но Иван уже с ревом заносил свой молот.
– Не-е-е-е-ет… – захрипел Смирнов.
Молот со свистом описал дугу и замер в сантиметре от головы подследственного.
– Называй, гад! – зашипел следователь, хватая Смирнова за ухо. – Живо!
– Руденский… Попов… Хохловы… Бо… Бойко… – зашевелил губами подследственный.
– Мало, мало!
Молотобоец снова заревел, размахиваясь. Молот описал круг и снова замер над оцепеневшим подследственным.
– Называй! Называй! – следователь тянул Смирнова за ухо.
– Горбачевский… Кло… Клопин… Монаховы… Бронштейн… Голь… Гольдштейны…
– Называй! Называй!
– Бы… Быков… Янко… Николаевы… Те… Теслеры… Павлова… Горская… Рохлин… Пин-хасов… Дю… Дюкова… Валериус… Бобринская… Сумароков… Клопин… Бронштейн… Гольдштейн.
– Этих ты уже называл. Хватит.
Следователь отпустил ухо подследственного, облегченно вздохнул, вернулся к столу, сел, закурил. Сигаретный дым поплыл сквозь замершего с молотом Ивана.
– Спасибо, Ваня, – подмигнул следователь.
– Рад стараться! – улыбнулся Иван и исчез.
Смирнов сидел в той же нелепой позе, согнувшись и запрокинув голову. Севастьянов пощелкал клавишами, названные фамилии влипли в дело, засветились оранжевым.
– Ну, вот, хоть что-то… – следователь приводил в порядок дело.