— Я была здесь, когда люди начали исчезать.
Вздрагиваю и оборачиваюсь. За спиной стоит та самая девчушка с растрепанными волосами пшеничного цвета. На ней сегодня розовые брюки и желтая блестящая футболка. А она любит прошвырнуться по магазинам! Собака преданно пристраивается у ног хозяйки и высовывает язык, важно глядя перед собой.
— Ты здесь одна? — осторожно спрашиваю я, не хочу спугнуть ее снова.
— Сначала я думала, что это случилось только в Сан-Франциско, но за мной так никто и не приехал. И интернета нет… Ничего нет.
— К сожалению, это так, — киваю.
Мы смотрим друг на друга, потом я указываю на пса.
— Твой?
— Теперь мой, — девочка присаживается себе на пятки и гладит собаку. — Я нашла его через три дня после катастрофы.
«Катастрофа»? Она так это называет?
— Он сидел около женской одежды и скулил, — продолжает девочка. — Я добыла в супермаркете корм для собак, накормила, затем отцепила ошейник и позвала с собой. Эльбрус пошел.
— Ты дала ему это имя?
— Нет, — она дергает плечами. — На ошейнике написано было.
Когда мне кажется, что мы, наконец, нашли контакт, протягиваю руку и улыбаюсь.
— Меня зовут Селена. А тебя?
— Оливия Стоун, — отвечает девочка, но руки не подает.
— Боишься, что я заразна?
Молчит.
— Как долго это продолжалось? — спрашиваю. Мы начинаем двигаться вдоль площади к зданию парламента, как мне показалось. Оливия держится чуть в стороне. Собака тащится за нами.
— А ты разве не видела?
— Нет. Папа запер меня в «бомбоубежище». Я жила там целый месяц, а когда выбралась, людей уже не было.
— Повезло, — с грустью говорит Оливия, затем поднимает голову вверх, пытаясь разглядеть верхушку ёлки. — Я видела всё от начала и до конца.
Моё сердце сжимается. Как же это тяжело для детской психики. Оливия не совсем ребенок, но с другой стороны, она не доросла до того возраста, когда все это воспринимается по-другому. Мне двадцать один и не скажу, что такой конец света нисколько не повлиял на мое психическое здоровье. А Оливии — прикидываю возраст — лет двенадцать-тринадцать. Однако девочка держится молодцом и не падает духом.
Мы недолго гуляем, потом набираюсь смелости и спрашиваю:
— Почему ты меня испугалась вчера? И почему сегодня всё-таки решила подойти?
Оливия некоторое время изучает меня таким внимательным взглядом, что я вся съежилась; после стольких месяцев одиночества я не очень-то уверена, что всё это наяву.