За окном уже давно темноту рассеивали уличные фонари, когда демонстративная пытка закончилась. В спальне я, наконец, смогла немного расслабиться, не дёргаясь от каждого шороха, раздающегося в стороне. Больше не надо было прятать лицо в волосах, прислушиваться к голосам, бояться прилюдной порки или требования заняться сексом.
Игнат закрылся в ванной комнате, а я осталась сидеть в углу, где хозяин оставил свою собачонку. До слуха донёсся шум воды, фальшивое пение Немцова, стук баночек о стеклянную поверхность, а потом резкая тишина.
Прикрыла глаза, когда дверь ванной отворилась, выпрямилась в струну, насколько позволяла ломота в коленях и суставах от непривычной нагрузки. Скорее почувствовала, чем услышала приближение Игната, как только окатило давящей волной морского бриза.
Волос коснулись пальцы, зарылись в них пятернёй, сжались в кулак, до судорог натягивая корни. Казалось, стоит мотнуть головой, как скальп останется в руке Немцова. Взмахнула ресницами и наткнулась взглядом на стоящий член, покачивающийся в неприличной близости к лицу.
– Открой рот и отработай, – ткнул в губы головкой Игнат, надавливая и впечатывая в зубы. – Давай, сука, отсоси на миллион, в который мне обходится каждый твой день.
Приоткрыла, впустила, почувствовав солоноватый вкус на языке. Окатила ненавистным взглядом и сразу задохнулась от глубокого толчка. Знаете, все мои познания о минете оказались детским лепетом. Всё это – «можешь взять поглубже, Ирусик?», «помоги себе рукой», «прости-прости, я увлёкся» – осталось в прошлой жизни с нормальным мужиком.
Немцов же натягивал мою голову на себя, намотав волосы на кулак, параллельно толкался бёдрами сам, грубо вбиваясь в горло, отказывающееся свободно впускать его и упрямо сопротивляясь. Его не смущал мой хрип, покрасневшее от отсутствия кислорода лицо, стекающие сопли, брызгающие крупными каплями слёзы, капающие на грудь слюни, пошло хлюпающий звук, нечеловеческий бронтид рвотного позыва. В какой-то момент порадовалась, что ничего сегодня не ела.
Он долбил, впечатывая меня носом в пах, задерживался, сжатый спазмами, выходил и с размаху внедрялся снова. По спине сползали ледяные дорожки пота, темнело в глазах, пекло в лёгких, а глотка горела, словно в неё вставили раскалённую арматуру. Ощущение, приближающейся смерти. Не самый лучший конец в двадцать четыре года.