– А когда же он будет? – спросила Евдокия Павловна, косясь на разочарованного супруга.
– Да бог его знает. Vingt-quatre ans, ветер в голове.
«Двадцать четыре года…»
– К нам приезжала Марья Антоновна и рассказывала… Впрочем, c,est peu probable…
«Маловероятно… О чем это маменька? Маловероятно, что Серж дрался на дуэли? Или что он кого-то ранил?»
– Вы про Сереженьку? Ах, эта история… О ней говорит весь Петербург! – Федосья Ивановна взглянула на соседей победоносно. Раньше не жаловали старую деву, а теперь в один день прикатили все. И девок своих привезли. Но Сереженька – птица другого полета, не для них. Графиня Б* уездным барыням и барышням не чета, дама родовитая, блистает при дворе, муж в больших чинах, а и то скомпрометировала себя перед высшим светом связью с Сереженькой, из-за чего и вышел громкий скандал. Жениться бы ему выгодно. Жениться… Двадцать четыре года… Ветер в голове…
Некстати вздохнула Федосья Ивановна, вспомнив про долги племянника. Ему опять нужны были деньги, да где ж их столько взять? Опять надо ехать в город, в ломбард. Племянник приехал вчера поздно вечером угрюмый и явно чем-то недовольный. Складка залегла меж бровями. Ах, этот ясный лоб, эти смоляные кудри! Как развеять твою печаль, Сереженька? Как? Все мысли лишь об этом. А тут эти сороки. Налетели. Что ж его так тяготит-то, сердешного?
Иванцовы посидели немного да собрались уезжать. Что ж поделать, раз знаменитый Серж Соболинский не желает видеть теткиных соседей? Хозяйка чем-то недовольна, слова цедит сквозь зубы и явно хочет остаться одна. Что ж тут поделаешь? Иванцовы откланялись. Федосья Ивановна все также, сквозь зубы, изволила-таки пригласить на свои именины, которые ожидаются через две недели, в воскресенье, и намекнула, что тогда, скорее всего, ее знаменитый племянник всем и представится. Сестры Иванцовы тяжело вздохнули да тут же принялись считать дни, оставшиеся до именин.
Уже сидя в повозках, они услышали властный окрик:
– Федька! Отворяй! Живо!
Дворовый мужик кинулся к воротам и распахнул их настежь. Тотчас во двор влетел белый взмыленный жеребец. Евдокия Павловна и все барышни Иванцовы обмерли: верхом на лоснящемся от пота белом коне сидел молодой человек в синем сюртуке и блестящих щегольских сапожках. Шурочка невольно подумала: «Господи, бывают же на свете такие красивые люди!»