* * *
В Священном поселке праздничный пир продолжался до утра. По обычаю, еды и питья было заготовлено столько, что хватило бы всем жителям острова, вздумай они прийти сюда. Такое расточительство оправдывалось заботой о единстве островитян – ведь на праздниках люди сближаются. И действительно, раньше на пирах в Священном поселке собиралось множество людей: здесь совершались примирения, здесь отказывались от мести; здесь делили имущество и договаривались о женитьбе. Немощных стариков – и тех привозили в Священный поселок их родственники, дабы они порадовались напоследок, глядя на веселящийся народ.
Но теперь на пирах было немноголюдно, жители острова предпочитали справлять праздники в своих деревнях: страх перед великим вождем Араваком заставлял их сидеть дома. Аравак пугал людей свирепостью нрава и неимоверной силой. Был случай, когда вождь в гневе разметал все дома в деревне, – а один раз случилось поспорить с вождем некоему жителю острова, так Аравак закинул его на вершину горы, и бедняге пришлось два дня спускаться с нее.
Мало того что вождь был самым могущественным человеком на острове, – он был еще и святым. Взять, к примеру, верховного жреца Баиру, – уж кто свят, как не он, однако и Баира признавал святость Аравака и относился к вождю с неизменным уважением. А если вспомнить, как Аравак умел предугадывать будущее, как он управлял жизнью островитян, как ловко он распоряжался их доходами, и многое, многое, многое другое, – то отпадали последние сомнения в его богоизбранности. Еще и поэтому люди избегали посещать Священный поселок без особой надобности: святость вызывает трепет, ведь неизвестно, чем она обернется для соприкоснувшегося с ней, – добром или худом…
В ночь после Праздника Птиц на пиру в Священном поселке остались лишь те, кто был приближен к Араваку. Вождь был строго и с ними, но не через меру; уже само по себе это свидетельствовало о милости вождя. А сегодня они особенно ценили его доброту, потому что вождь был в плохом настроении: его сын Тлалок проиграл в состязании сыну рыбака.
Тлалок тоже был на пиру, и все видели, как он злится. Сын вождя сидел насупленный, то и дело стискивал кулаки и бормотал что-то сквозь зубы. Еда, стоявшая перед ним, осталась нетронутой.
Аравак хмурился, глядя на сына, и, наконец, не выдержал и сказал ему: