Уколы и укоры совести я принимаю за тайные знаки судьбы – кто именно продиктовал этот роман: память или забвение, желание правды или страх перед правдой?
Или страх – это единственное, что делает нас похожими на людей?
Мозги у нас набекрень – мы привыкаем к тому, к чему привыкать грех. Я жаловался Юнне Мориц на то, что меня таскали в КГБ – она меня успокоила:
– Всех таскают – не тебя одного: всех без исключения. Ты что – хочешь быть исключением?
Я хотел быть исключением, и мне это не удалось.
Я слышал прекрасные рассказы о безошибочных – по расчету либо по инстинкту – ходах частного человека в борьбе с всесильной организацией.
Признаться, я не очень в эти рассказы верю: такое даже ощущение, что рассказчики своими рассказами берут реванш за свои визиты в КГБ.
Во всяком случае в моей практике ничего подобного не было.
Если было бы, то не было бы романа.
Не в том смысле, что не о чем, а – незачем!
Этот роман – даже не месть, а скорее возмещение за униженность, бесправие и страх.
Для равновесия – то, что не договорил: друзьям, врагам, читателям.
В том числе – кагэбэшникам…
Я ни на кого не доносил, но я протягивал руку стукачу, я разговаривал с гэбистами, и сейчас мне нестерпимо стыдно.
И больше всего мне стыдно за ложь: я говорил не то, что думаю – не только им, но и после них – в компаниях, в редакциях, где угодно – боясь стукачей или боясь двусмысленностей?
Я имел подневольные отношения с людьми, с которыми нельзя иметь даже подневольные отношения…
Я рискну сказать так: лучше сидеть в тюрьме, чем разгуливать на свободе, которая окажется на поверку мнимой. Преимущество нашей «воли» перед тюрьмой мизерное, поводок длиннее, но ненамного, зато сколько иллюзий, фикций, лжи и дерьма – невпроворот! Или уж тогда надо выбирать другую крайность – путь доносов, предательства и провокаций.
Золотой середины, на которую все так надеются, у нас нету и быть не может.
Этот роман я написал на одном дыхании – «враждебным словом отрицанья»: я боюсь, что теперь я впадаю в «противоположное общее место», как говаривал Тургенев.
Хотя нет – не боюсь!
Противоположное общее место все-таки лучше, чем то, которое заставляют нас исповедовать в этой стране.
Полюса здесь неизбежны, а золотая середина невозможна, ибо сказывается в конце концов фикцией – не золотой, а говенной, не серединой, но полюсом: северным полюсом, студеным, бессолнечным, безжизненным.