Бултыхавшийся рядом демон визгливо расхохотался, облетел вокруг колдуна и выглянул из-за плеча:
— Досточтимый хозяин, я всегда говорил, что благонравные непорочные девы внутри весьма порочны. И в каждой сидит ненасытная шлюха, которая только и ждет, когда ее освободят от оков неудобной девственности. Знаете, досточтимый хозяин, именно такие недотроги и наставляют свои мужьям самые ветвистые рога, — он, конечно, уже потерял платок и без зазрения совести теребил свою любимую игрушку, будто нечем было занять проворные ручки. — Такой падкой ханже далеко до идеала. Одни недостатки, мой господин. Только взгляните, как она смотрит. Как голодная портовая шлюха.
— Помолчи.
— Тогда заклейте рот. Клянусь: меньшее наказание — молчать, не имея рта, потому что воистину неисполнимо не говорить, имея рот.
Орикад подлетел к Амели и вгляделся в лицо. Она сразу же опустила глаза, чтобы не видеть, как просвечивает под редкой фиолетовой порослью тонкая серая кожа.
— Попомните мои слова, мессир, эта недотрога наставит своему супругу роскошные рога. Вижу по ее порочным глазкам.
Что-то молниеносно свистнуло, плюхнуло, и Амели больше не слышала трепыхание крылышек демона. Она подняла голову — отчего-то было не все равно, что случилось с маленьким уродцем. Орикад болтался в воздухе, заключенный в большой переливающийся пузырь. Он что-то бормотал — было видно по губам, но за пределы неожиданной тюрьмы не вырывалось ни звука. Наконец, он замолчал, нагло показал в спину благодетелю розовый язык и отвернулся.
Колдун повернулся к Гасту:
— Ты выбрал наказание?
Тот вновь подобострастно согнулся, сжался:
— Может, тоже соблаговолите заклеить рот?
Колдун усмехнулся, сверкнув белоснежными зубами, и нахмурил брови:
— Какого беса, ты и так мало говоришь.
— Сжальтесь, досточтимый хозяин, — Гасту уже касался ладонями паркета.
Колдун перевел взгляд на Амели:
— Как тебя зовут?
— Амели, — звук будто лип к губам.
— Что? Я не слышу.
— Амели.
— Что ж, Амели… Что мне сделать с этим бездарным никчемным горбуном?
Она посмотрела на сжавшегося Гасту: тот почти дрожал, завязался в узел. Он, впрямь, боялся. Как теперь он отличался от того человека, который тащил ее по темной улице. Уменьшился, поблек. Его было попросту жаль, как калечного побитого щенка. Наверное, стоило бы отомстить, выдумать что-то страшное, мучительное. Но она попросту испугалась, что тот при случае отплатит.