– Это сколько?
– Полтонны евро...
– Странно, видывал я интервью с каким-то немцем, так он копает
вовсю, вроде и родственников ищет, – и никто его не сажает и не
штрафует. Запомнилось, что он толковал, что по зубам определяет –
советский или немецкий. У наших, дескать, зубы стертые и хуже, –
заметил Паштет.
– Ну-э-э, там все просто. На государственной земле копать
запрещено. Совсем и вообще. А на частной – можно, если с согласия
хозяина. Но потом проблемы будут с захоронением и так далее. Мой
приятель нашел в лесу фрица, так его потом полицаи засношали. Хотя
там и каска была, и сапоги, и подсумки. В общем, отношение такое,
как у наших полицейских будет, если ты к ним труп свежий притащишь
в мешке. Без восторга отношение, кислое.
– А что – у наших и впрямь зубы стертые? – спросил Паштет.
– Ну-э-э, это случай так называемого вранья. Где 20-летний,
интересно, сумеет зубы так стереть в свой возраст? В РККА все в
основном молодые были. Не фольксштурм с 70-летними пердунами.
Просто принято у наших зарубежных друзей, когда они о нас говорят,
хоть какую-нибудь какашечку подпустить. И это – хорошо! –
неожиданно закончил свою речь Капелла.
– Почему? – удивился не только Паштет.
– Позволяет соблюсти моральное спокойствие и получать
удовлетворение от результатов копа. Когда знаешь, что копаешь
всякую сволочь, которая и сейчас нас ненавидит, то не возникает
коллизий, если вы знаете такое слово. Хотя сильно сомневаюсь, зная
ваш культурный уровень.
– Сам-то – не академик, – огрызнулся один из безлошадных.
– Мужчина, вы были в Сургуте? А в Сучане? Нет? Ну-э-э, что тогда
с вами говорить... – пристально посмотрел Капелла на
собеседника.
– Сам-то ты был? – засмеялся Петрович.
– Нет, конечно. И что это меняет? – вопросительно задрал бровь
Капелла.
Копари заржали.
– Не знаю, как в Сучане, а под Берлином я бы покопал с
удовольствием, – мечтательно сказал Петрович.
– Не понял что-то, – а почему под Берлином? Там боев-то не было,
– удивился Паштет. Тем более удивился, что читал про Битву за
Берлин, и что-то там не попадалось про бои под Берлином. В самом-то
городе – да.
– Шутишь? – удивился Петрович.
– Не, я серьезно.
– Немцы не дураки были. Для защиты столицы сил было выделено
достаточно. Порядка миллиона штыков. Наши пропагандоны все больше о
знамени на Рейхстаге писали, хотя смысла в этом знамени не было
никакого, если между нами. А о том, как красиво наши там
сыграли-станцевали – об этом почему-то ни гугу. Ну-э-э, чего
смотрите? Рейхстаг – это парламент. При Гитлере парламента не было
как класса, в принципе. Вообще. А здание это после пожара имени
улицы Димитрова руководство Рейха не использовало практически
никак. Разве что во время боев – как шверпункт обороны местного
масштаба. Ну-э-э, так таких было по городу – рыдать и плакать, в
каждом квартале. С чего наши умуды так этот домик распиарили, – не
могу понять. Та же Рейхканцелярия в разы была важнее.