Она была
одной из тех женщин, которые сразу
понимают, где, кому как надо подмаслить.
В итоге, пока Герман учился в школе, в
шоколаде была не только классная
руководительница, но и половина школы,
включая директора. В таком же стиле были
обработаны и все преподаватели
университета.
Я бы сказала,
что в университете чаще бывала мама,
чем сынок. Сын в это время увлекся самой
правильной вещью тех времен – коммерцией
жвачки. И все у него получалось хорошо,
только вот однажды его накрыли другие
коммерсанты по торговле жвачкой. В итоге
был приобретен важный урок – драться
тоже надо, ибо легко все потерять, и
взятки кое-кому носить нужно уметь не
только маме. Но это моего Германа не
расстроило, ведь кормушка-то была дома
бездонная. Папа и мама работали
до-о-о-олго, надежно удерживая места в
своих руках.
В двадцать
лет парню отвалили машину деда, в двадцать
пять ему купили квартиру рядом с
родителями. Ребенок должен быть на
глазах у матери, а вдруг что-то случится.
В тридцать – решили его женить, но не
вышло. Свадьбу жених расстроил за пять
дней до торжества. Почему? Все молчали.
Я пришла в
жизнь Германа в тридцать пять. И пробыла
там пять лет, пока не поняла, что дружить
с ним лучше, чем жить. Расстались мы
хорошо, без обид и ссор. Просто я в одно
прекрасное субботнее утро съехала, и
он мне даже помог перевезти чемодан с
книгами.
Потом
периодически мы пили кофе вместе,
параллельно сетуя на жизнь, как старые
добрые знакомые. Разочарованная жизнью
с Германом, я не искала больше отношений.
Сейчас, стоя
в магазине, я припомнила, мы виделись
месяц назад. Тогда он был без куртки и
с нормальными волосами. А я не знала,
что такое Дубай…
И что же с
ним случилось? Почему мой скромный,
одомашненный Герман превратился в
какого-то сорокатрехлетнего панка…
Вероятно, я
очень долго молчала, потому что он решил
меня ущипнуть и попал прямо в самое
больное место между ребер.
– О-о-ой…
Ты что… Больно же! – вскрикнула я и
скорчилась.
Мда, в
последнее время мужчины очень полюбили
причинять мне боль.
– Почему
это больно? Я же только слегка прикоснулся!
Ты что, упала? – его голос был уже
взволнованным. Он явно просек, что со
мной что-то не так. Да любой бы просек
на его месте.
Его карие
глаза пристально сверлили меня, изучая
каждый сантиметр моего тела, словно
рентген, пытаясь понять или прощупать,
что у меня под таким объемным и нелепым
свитером.