Приступ безумного веселья совсем уже было сошел на нет, когда рядом с ними притормозила проходившая мимо зловредная тетка.
– Совсем охамели! – визгливо заголосила она. – Белым днем у всех на виду валяются на земле, как собаки! Я сейчас милицию позову!
И все началось сначала. Но нельзя же смеяться бесконечно. Особенно если это смех сквозь слезы.
– Ну куда я теперь пойду в таком виде?
Артем поднялся, протянул Ане руку и рывком поставил ее на тропинку. Оба они прекрасно понимали, что дело совсем не в испорченном, грязном костюме, а просто нельзя ему сейчас возвращаться домой. Никак нельзя, невозможно.
– А у меня здесь бабушка живет, в Ильинке, – сказала Аня. – Пойдем к ней, почистим перышки.
– А можно? – обрадовался Артем.
– «К вам моно?» – постучал больной в кабинет логопеда. «Не только моно, но и нуно», – ответил логопед, – засмеялась Аня.
Бабушку свою она обожала. Та была женщина энергичная, умная, веселая и под категорию старушек никак не подпадала. Жила она в частном доме с газом и водопроводом, имела участок в десять соток, именовала свои владения гордым французским словом «шале» и, надо сказать, сумела придать им неповторимый шарм.
Она испытывала неодолимый интерес к всевозможному древнему, вышедшему из употребления хламу, искренне считая, что тот обладает душой и прелестью старины, зорко оглядывала помойки и любила наведаться на местную свалку, приводя тем самым в большое негодование своего сына и Аниного отца.
– Тебе что, стульев не хватает? – горячился тот. – Зачем ты притащила сюда этого ржавого урода? Хоть бы соседей постеснялась!
– А вот мы его сейчас покрасим хорошей финской красочкой, – невозмутимо отвечала Ба, колдуя над «ржавым уродом». – Сошьем ему полотняный чехольчик – глаз не отведешь!
Ей просто нравился сам этот процесс, кропотливая работа по восстановлению из праха, чудесное превращение отжившей свое, отверженной незаслуженно вещи в изюминку интерьера. Не то чтобы она гребла все подряд, но безошибочно умела угадать в куче мусора жемчужное зерно. И каждый чугунок на ее заборе, каждый камень в саду и древесный спил, кропотливо ошкуренный под невиданной красоты столешницу, ложились продуманными штрихами на общее неповторимое полотно.
Она ровняла шапочкой сиреневый куст у калитки, когда увидела бредущую вдоль заборов встрепанную Аньку, а рядом с ней – высокого парня в темном замызганном костюме.