МАРТ 2019
На заправке никого не было. Большие стеклянные окна горели голубоватым светом. Я видела, как молодой парень за кассой увлечённо что-то высматривал в своём смартфоне.
Лиля припарковала машину чуть поодаль и устало прислонилась лбом к рулю.
Я совершенно безучастно наблюдала за всем, что происходило вокруг. Словно и не в машине вовсе сижу. Мне было действительно плохо. Будто душу вывернули наизнанку и пару раз прошлись по ней грязными сапогами.
С одной стороны, я была рада, что тогда Лиля спаслась. Что с ней не случилось того… кошмара. Но ведь это могло произойти потом. И наверняка произошло. Что творили с ней все те страшные годы, что она провела в плену?
Похоже, Лиле даётся это откровение тяжело. Она всё ещё что-то шептала, стыдливо закрыв глаза и едва морщась. Напряжённо царапала руль, глубоко, с надрывом дышала.
Неужели я – первая, кому она рассказала о своём прошлом?
— Тебе плохо? – я облизнула губы и чуть съехала на сидении вниз, упёршись коленями в бардачок.
— Нет, — Лиля посмотрела на меня взглядом смертельно уставшего человека. — Не думала, что будет так…
-… больно? – это слово вырвалось совершенно случайно. Испуганно взглянув на Лилю, я уже сто раз пожалела, что не смогла сдержать язык за зубами.
— Смешно, что ты сказала именно это, — девушка улыбнулась мне, и впервые её глаза не выглядели разрисованным картоном. Нет, они были живые. И то, что я в них увидела, напугало меня до седых волос.
— Значит, я ошиблась.
— Нет, вовсе нет.
Обивка водительского сидения мерзко скрипнула, когда Лиля оставила руль в покое и отвернулась от меня.
— Я не боюсь боли. Даже, наоборот, иногда она для меня наижеланнейшая сладость той гнилой жизни, что я имею. У меня есть только она и ничего больше. Именно боль спасала меня всё это время. Так что к ней я отношусь более чем спокойно.
Мой настороженный взгляд вызвал едкую ухмылку.
— Хочешь сказать, что ты – бесчувственный чурбан? Я же вижу, что это не так. Тем более сейчас.
— Нет, что ты. Дело не в этом, — Лиля повернулась ко мне, и теперь я чувствовала едва уловимый аромат её духов. Терпкая сладость умело смешивалась с горькими, жгучими нотками перца. – Мне противно. Противно вспоминать, противно думать обо всём этом и понимать, что уже ничего нельзя изменить. Что я не смогу стать другой. Что моя любовь к боли сильнее всего на свете. И тем ужаснее осознавать, что теперь я не страшусь и боли душевной. Ведь что бы ни говорили, тело и душа чувствуют по-разному. Одно порождает другое.