После памятного разговора Варлам три
дня беспробудно пил и кутил, не помня себя. Впрочем, нужно отдать
ему должное, языком он не болтал, хотя вся воровская общественность
пребывала в недоумении. Уже было известно о том, что купец получил
обратно свою жену, известно было и то, что его обидчиков примерно
наказали, закопав в землю всех до последнего члена банды. Но вот
кто это сумел сделать, оставалось неизвестным.
Пытались подкатить к Варламу,
интересуясь по поводу его фарта, благодаря которому он так широко
гуляет, а гулял он и впрямь широко, угощая всех
встречных‑поперечных, притащив на свое гульбище чуть не всех
владивостокских шлюх, щедро оплачивая их услуги. Однако о своем
фарте он предпочел промолчать.
Выводы напрашивались сами собой, но
как вор все это провернул, оставалось непонятным, выведать у него
самого так ничего и не удалось. Вот только его ватажникам это не
понравилось, так как если это и впрямь провернул их бугор, то они в
этом не участвовали, а стало быть, не имели с того ни полушки. О
том же, что сами отмахивались только от самой мысли, чтобы пощипать
обнаглевших, но вооруженных до зубов хунхузов, теперь они
предпочитали не вспоминать. А вот затаить обиду на Варлама – это
легко. Так же легко у них получалось и гулять за его счет, не
гнушаясь и шлюхами, щедро оплачиваемыми бугром.
Наконец, вынырнув из пьяного угара, он
вдруг обнаружил, что от десяти тысяч его доли осталось только пять:
где, когда, а главное – как? – он сумел пропить за три дня
ПЯТЬ ТЫСЯЧ РУБЛЕЙ, Варлам не представлял. Огромные деньги просто
протекли, как вода сквозь пальцы, и попросту
растворились.
После этого он по новой взвесил слова
Антона и пришел к выводу, что вернуться к этой жизни он всегда
успеет, а попытаться вырваться из этого не слишком‑то и комфортного
для него образа жизни никогда не помешает.
Казалось бы, вот он, шанс, огромные
деньги по нынешним временам – чем не возможность начать новую
жизнь, – но, как оказалось, этого было недостаточно.
Оказывается, для того чтобы вырваться из того круга, в котором он
пребывал, ему нужен был проводник, тот, кто указал бы путь, а
главное – сумел бы удержать его, если бы он решил с него свернуть.
Нелегко далось ему это решение, ох, нелегко, но отвращение к такой
жизни, вдруг проснувшееся в нем, было так велико, что он все же
перешагнул через себя. Эти трое, словно не от мира сего, пугали и
вместе с тем дарили уверенность в том, что быть рядом с ними куда
полезнее.