Темная кровь запульсировала в висках Баканина. Мускаев, бухгалтер московского отделения «Уралочки»? Он-то здесь при чем? Что с ним? Неужели его тоже схватили и привезли в Александрбург? А этот насквозь пропитой тип, мог ли он на самом деле убить Кинга? Как, зачем – вследствие мгновенного импульса, поступившего из дебрей его запутанного алкогольного сознания, или ему действительно заплатили? Все эти вопросы закружились хороводом и атаковали Баканина так агрессивно, что он, не помня себя, привскочил со стула, привинченного к полу. Но ему тут же надавили на плечи, вынудив сесть обратно. Кроме того, наручники, которые предварительно надели на Баканина, видимо, в предвидении таких эксцессов, не позволили бы ему сделать что-либо с этим типом… с этой алкогольной глумящейся рожей…
– При чем здесь Мускаев? – выкрикнул он.
– Спокойнее, спокойнее, гражданин Баканин. – Валентина едва не затошнило от отвращения, когда следователь Алехин по-отечески снисходительно похлопал его по плечу. – Ваш сообщник Мускаев от нас никуда не денется. Мы еще устроим вам очную ставку – и вам, и Самойлову, и Мускаеву. А пускай сейчас гражданин Петр Самойлов расскажет все, что ему известно по этому делу. Петя, говори.
– Известно мне, значит, – точно школьник, подхватывающий реплику учителя, завел Самойлов, – что гражданин Вадим Мускаев пришел к нам в поселок, а мы как раз все трое были выпимши…
– «Мы» – это кто? – подкинул наводящий вопрос следователь Алехин.
– Ну, я, брательник мой Егор и еще Родька Машкин – моей жены брат. Стоим возле ларька и соображаем, чем бы догнаться – бабок в обрез. Подходит он, значит, и спрашивает: «Мужики, я вижу, вам деньги нужны?» Я говорю: «Кто ж от них отказывается?» Он говорит: «Вот и ладушки. Вы мне дело – я вам деньги». Я говорю: «А чего делать-то?» Он и объяснил, что надо тут замочить одного богатея. А я как, бля, узнал, что богатей, да еще черножопый, так сразу согласился. Родька гундеть что-то стал, что на мокрое дело не подписывается, а я ему напомнил, как его сеструху Лизку, она мне тогда еще женой не была, в восемьдесят девятом году один грузин едва не отпиндосил. Прямо на улице в городе, прикинь, а? Грузин там, или армянин, или еще там, бля, какой горный орел, – все они на одно лицо. На рынок придешь – сплошная, бля, чернота, некуда ступить прирожденному русскому человеку…