– Ир, – говорю, – может, сходим куда-нибудь? Развеемся.
– Куда? – спрашивает, а сама смотрит так холодно, не глаза, а две замерзшие лужицы.
– В кино, – отвечаю. – Мы с тобой сто лет не были в кино.
– Турецкий, но ты ведь на самом деле этого не хочешь.
– Может быть, – отвечаю. – А может быть, хочу.
– Если и хочешь, то не со мной.
– А с кем?
– С кем-нибудь другим. Помоложе да поярче меня и другого пола.
Хотел возразить, а потом махнул рукой. Что тут скажешь? «Может, да. А может, нет». Хорош ответ.
– Ладно, – говорю. – Тогда ты, наверно, не будешь возражать, если я проведу остаток вечера в баре?
– Что ты, – говорит, – милый. В последнее время бар тебе – дом родной. Разве я могу лишить человека дома?
– Не можешь, – отвечаю с кривой ухмылкой.
Она пожимает плечами:
– Тогда к чему эти вопросы? Иди куда хочешь.
Встала, собрала тарелки, бросила их в раковину и ушла в спальню. Вот и поговорили.
Ладно, я не в обиде. Бар так бар. Но на душе осадочек. И эти дурацкие вопросы в голове… Все время крутится – «Что же с нами, черт возьми, происходит? И когда это началось? И что такое „это“?
Кстати… вернее, совсем некстати, но… сегодня вечером позвонил Плетнев. Говорит, утром в «Глорию» заедет какая-то барышня. Барышня «жутко волнительная». Позвонила и раскудахталась в трубку: «Подруга пропала! Убили, зарезали, утопили! Жуть! Кошмар!» В чем там суть я так и не понял. Не до того было. Вообще, надо завязывать с «Глорией». Надо, Саня, надо. Чувствую себя детсадовским полицейским. Скоро буду подряжаться на поиски детских подгузников.
Частный детектив, специалист по поиску украденных подгузников Александр Турецкий! Звучит неплохо. Может быть, даже прославлюсь на этом поприще, и мою физиономию напечатают на обложке журнала «Работница». Чем не слава?»
Александр Борисович усмехнулся, пару секунд помедлил, потом закрыл тетрадь, бросил ее в верхний ящик стола и запер его на ключ.
Рука потянулась за сигаретами, однако пачка была пуста. «Черт!» – сказал Александр Борисович, смял пачку в кулаке и яростно швырнул ее в урну для бумаг.
На кухне Турецкий долго рылся в шкафах, затем пошарил на антресолях, однако сигарет нигде не нашел. На улицу идти не хотелось. Александр Борисович потихоньку прошел в спальню и прислушался к дыханию жены. Ему показалось, что дышит она неровно, прерывисто.