— С тех пор как меня выгнали из
дома, я много думал на эту тему.
— И это тебя ранит, — сказал
кесарь. — Я вижу.
— Вы же говорили, что не можете
пробить мою защиту? — удивился я.
— Да при чём здесь защита? Ты
сразу поник и взгляд у тебя потух, как только мы о твоей семье
заговорили.
Я невольно тяжело вздохнул —
сказать мне на это было нечего.
— И ещё, — продолжил кесарь. —
Я вдвойне ценю, что несмотря на мой конфликт с твоей семьёй, ты
решил мне помочь.
— Прошу простить меня,
Александр Петрович, — сказал я. — Но я решил помочь Ивану Ивановичу
спасти похищенных ребят. Моя семья к этому делу не имеет никакого
отношения. И Ваша война с моим дедом — тоже.
— А ты смелый.
— Прошу прощения, если мои
слова показались вам некорректными.
— Всё нормально, — сказал
кесарь. — Твоя позиция достойна уважения. Но всё же я хочу тебе ещё
раз сказать: я не собираюсь причинять какой-либо вред твоей семье.
Я хочу, чтобы ты это знал и лишний раз не переживал на этот счёт. И
ещё я хочу, чтобы ты знал, что как только я стану императором, то
объявлю большую амнистию, и твой дед вернётся домой.
— Даже несмотря на все его
преступления? — удивился я.
— Иногда ради общественного
согласия надо закрывать глаза на некоторые вещи, порой даже очень
некрасивые, и начинать всё с чистого листа. Разумеется, при
условии, что все стороны готовы к диалогу. Не сегодня придумали
поговорку, что худой мир лучше доброй войны. И я надеюсь, за три
месяца в тюрьме твой дед осознает эту простую истину.
— Благодарю Вас, Александр
Петрович! Теперь я смогу не переживать за брата и
сестру.
— Тебе вообще сейчас ни за что
не надо переживать. У тебя впереди серьёзное испытание. Думай о
нём. И удачи тебе!
Князь Романов протянул ладонь
для рукопожатия, и я снова растерялся — всё же не каждый день
доводилось, как выражался мой дядя Володя, ручкаться с кесарем
Российской Федерации и, скорее всего, будущим императором
России.
Я пожал Александру Петровичу
руку и почувствовал, насколько горяча его ладонь. Казалось, я
схватился за раскалённую кочергу. Кесарь некоторое время не
отпускал мою руку и смотрел мне прямо в глаза. И время будто
остановилось. И как долго оно стояло, я не понял, но потом время
снова побежало, Александр Петрович отпустил мою ладонь, усмехнулся
и произнёс:
— Однако силён.