Но лучше страшно, чем скучно. Лучше жизнь, как в романе Карла Мая[1], чтобы не было ничего общего с занудными житиями святых, которые в монастыре заставляли учить наизусть.
«Ой, прости, господи, – испугалась Ева, переворачивая страницу альбома. – Конечно же, жития святых не занудные, просто… просто так подумалось».
– Меня зовут Отто. Я давно вас заметил. Хотя в этом нет ничего удивительного. Как можно не заметить прекрасное солнце! – Мужчина мельком посмотрел в окно и разочаровано вздохнул: – Герр Гофман возвращается. Я зайду завтра. Не возражаете?
– Нет, – выпалила Ева и послала молодому человеку воздушный поцелуй. – Заходите!
«Быстрее уходи, быстрее, – мысленно внушала она румяному симпатичному лицу и алым ушам. – Начальник возвращается, мне надо срочно достать со шкафа проклятые папки. А юбка короткая, я ее вчера вечером специально укоротила. Не уверена, что шов ровный. К тому же это вообще не дело – при молодом человеке на стремянку взбираться!»
Она успела стащить с высокого шкафа лишь одну дурацкую пыльную папку. Вскарабкалась на лестницу, взяла вторую – и колокольчик над дверью зазвенел. В ателье вошел Генрих в сопровождении какого-то господина в светлом английском пальто и широкополой шляпе.
Ева украдкой взглянула на посетителя. Старый, ну то есть немолодой, почти как папа, ему около сорока. Ровный шов на юбке или косой – гостю без разницы, не на одежду смотрит, так и пялится на ноги. А ноги, к сожалению, полноваты. Худеть надо, чтобы стать похожей на красивых девушек в журналах мод. У них вот ножки – загляденье, тоненькие, стройные. И щек толстых тоже нет. С этими щеками просто беда! Делают симпатичное личико похожим на мордочку мыши, вдоволь запасшейся зерном…
Стараясь не оступиться, Ева осторожно спустилась с лестницы, положила папку на стол и стала раскладывать карточки по конвертам. Решила, что больше на стремянку не полезет. Гофман с гостем удалились в кабинет, но мало ли что, а вдруг они вернутся? Хватит с мужчин и одного сеанса созерцания голых коленок!
Работа увлекала. Ева обнаружила снимки недавно посещавшей ателье семейной пары и молодой девушки, а еще девчушки с огромным белым бантом.
– Генрих – хороший фотограф, – пробормотала она, заправляя за ухо непослушный светлый локон. – Но я бы снимала по-другому. Чтобы люди получались такими, какие они в жизни. Естественными, улыбающимися, жестикулирующими. Фотографии Гофмана красивые, но они не живые.