Мужичок то и дело порывался заартачиться. Но с ним особо не
церемонились. Тычок в бок или по затылку — и мозги начинали
работать в правильном направлении. А вообще, человек всегда
надеется на лучшее, даже когда совсем хреново, даже когда его ведут
на расстрел. Надежда умирает последней. Это вовсе не фигура речи.
Это правда жизни.
— Мужики, ну вы чего? Мужики, ну не надо... Я все-все расскажу,
— едва только вырвали кляп, тут же начал канючить неизвестный.
Они отошли от города достаточно далеко, чтобы их не услышали ни
на одном из постов. И дорогу оставили в стороне. Да еще и подобрали
овраг, заросший деревьями. Словом, ори, не ори — бесполезно. Никто
не услышит. И пленник это сразу же понял. А уж когда в свете фонаря
блеснуло стальное жало ножа, так и подавно.
Игорь подошел к мужику и молча сунул ему кулак в душу.
Приложился как следует. Не жалея. Так, чтобы у того никаких
иллюзий. Бедолагу вывернуло наизнанку. Бородин даже забеспокоился,
как бы с ним чего не вышло. Потому как и дышать не может, и рвет
его. Судорожно вдохнув, он прихватил в трахею блевотину, и
добавился еще и выворачивающий кашель.
Но ничего. Отдышался. Пришлось отвести его немного в сторону и
плеснуть водой в лицо, чтобы не ощущать кислую вонь рвоты. Зато в
глазах мужика явственно читался животный страх. Похоже, клиент
дошел до нужной пластичности. Самое последнее, чего хотелось Игорю,
так это прибегать к экспресс-допросу в полевых условиях.
Он уронил пленника на пятую точку. Присел перед ним на корточки,
положив БК себе на колени. Направил свет фонаря в лицо и
заговорил:
— Ну что, мужик, давай пообщаемся. Кто таков?
— Василий. Туманов Василий Федорович, — поспешно ответил тот. —
Я пять лет уже как сюда попал. Жена, трое детей. Мужики, ради деток
пожалейте, а?
— Не канючь. Продолжай. А там видно будет.
— Ага. Ага. Конечно. Я механиком на казенном автомобильном
заводе работаю. Живу на Церковной. У озера. Шестой дом.
Игорь присмотрелся повнимательней. Хм. Вроде бы видел его
раньше. Ладно, личность еще уточнят.
— Давно работаешь с кукловодами?
— Не. Месяца три, не больше. Я как-то дома в мастерскую зашел,
вижу, на верстаке лежит сумка. Не моя сумка. Я же там все как свои
пять пальцев знаю. В сумке той письмо, где написано, что либо я
буду делать все, что мне скажут, либо моей семье конец. А дети-то
тут при чем? Тем более никого убивать не надо. Только и того, что
аппаратуру установить. Инструкции, как и что, там же были.