В тот же вечер я бросила мотоциклиста. Впрочем, он воспринял эту новость с оскорбительным пофигизмом, и, говорят, в тот же вечер его видели обжимающимся с какой-то оторвой в косухе.
Три месяца я отмокала в ванной, пила дорогие витамины, засыпала в половину одиннадцатого с увлажняющей маской на лице, а по утрам чинно прогуливалась по аллеям Измайловского парка.
Продержалась недолго – жизнь в паинька-style набила оскомину.
Моей следующей пассией стал отставной спортсмен. Раньше он мочил конкурентов на ринге, после травмы позвоночника покинул большой спорт, но в рамках тягучей ностальгии иногда поколачивал распоясавшуюся криминальную шушеру районного масштаба. Боксера в Измайлове уважали – за руку с ним здоровались такие персонажи, с которыми на узкой темной улочке лучше не встречаться. Иногда он чинно чаевничал с какими-то златозубыми Ахмедами и Али, они о чем-то приглушенно ворковали. Я честно вострила уши, но так ничего и не поняла.
А однажды, томным субботним утром, мы ели круассаны и по десятому разу смотрели вторую часть Kill Bill, когда в дверь позвонили. В аквариуме дверного глазка перетаптывался божий одуванчик из квартиры напротив – аккуратная прянично-лавандовая старушонка, которая укладывала жиденькие белые волосы в халу, носила пастельно-розовые халаты и душилась «Красной Москвой». Бабулька всегда вызывала у меня чувство умиления, я с ней здоровалась и даже иногда светски интересовалась, как дела, не зашкаливает ли давление и не завезли ли в нашу булочную теплые французские багеты. Я распахнула дверь и сначала удивилась странному выражению старушкиного лица. Она испуганно таращила выцветшие глазки и чуть не плакала – и уже потом заметила маячивших за дверным косяком амбалов в камуфляже.
Они ворвались в квартиру, зачем-то раздавили деревянный кальянный столик – с таким отвращением, словно это была пупырчатая болотная жаба, а не результат труда индонезийских умельцев, купленный мною в галерее Бали.
Нас с боксером уткнули мордами в линолеум, и я узнала, что в свободное от чайных посиделок и скромных драк время mon amour приторговывает травой.
Много еще невероятных историй приключилось со мною в тот незначительный промежуток времени, когда я еще рассчитывала на грядущую матримониальную устаканенность.
Я путешествовала автостопом в Анапу и там жила полтора месяца на пятьдесят долларов. Окончила курсы стриптиза и даже два уик-энда проработала в некоем заведении с полубордельным душком. Моя карьера go-go girl закончилась в тот момент, когда волосатая пятерня какого-то любителя юного мясца со звонким шлепком опустилась на мою ягодицу. Когда я устраивалась в клуб, арт-директор, похожий на Незнайку (широко распахнутые голубые глаза и идиотская панамка), клялся, что интим в контракт не входит. Я трехэтажно пожурила распоясавшегося гуляку, тот пожаловался менеджеру, и меня уволили без выходного пособия.