Прямой лоб, чистая кожа. Слава богу, юношеские прыщи никогда
не являлись моей проблемой. Брови… Я погримасничал
немного: брови легко заламывались выразительным домиком.
Неплохо.
Глаза серовато-зеленоватые, неравномерной окраски,
с прямыми, как стрелки, неяркими ресницами. Смотрят
серьезно и немного исподлобья. Нос как нос, обычный.
Не большой, не маленький, не картошкой
и не вздернутый, без горбинки.
Губы… Губы хорошие – девушкам нравились, а подбородок
они называли решительным. Вспомнив о девушках,
я мечтательно заулыбался и решил не привередничать.
Внешность в мужчине – не главное, лишь подспорье.
Оно у меня есть, и ладно. Отодвинулся и окинул
себя взглядом еще раз.
«В целом приличный материал, жить можно», – решил я,
направляясь назад в свою комнату.
Добрался до письменного стола и начал рыться
в ящиках в поисках фотоальбома. Предстояло восстановить
в памяти лица друзей, подруг и учителей, попытаться
вспомнить их имена… Альбом нашелся в итоге
не в ящиках, а на боковых полках. Я сдул
с него пыль и направился к кровати, по дороге
сбросив в кресло одежду.
Забился под одеяло и свернулся клубочком, пытаясь
согреться. Немного подташнивало, слегка знобило, усилилась головная
боль. Все же шмякнулся об стенку солидно, действительно
не помешает полежать пару дней. С этими мыслями начал
расслабляться, и тут меня осенило, да так,
что застонал:
«Шестидневка, мать ее! Здесь же суббота – рабочий день
в учебных заведениях. – Я еще раз мысленно
пересчитал дни недели. – Значит, в субботу мне
в школу…»
В задумчивости потрогал заклеенную лейкопластырем шишку.
Ну ничего не поделаешь, надо опять выползать
из норы. И я закружил по комнате в поисках
портфеля. Ага, вот он, почему-то между столом
и стеной.
Устроившись поудобнее в кровати, извлек из портфеля
дневник и чуть покачал им в воздухе. Интуиция
подсказывала, что я сейчас узнаю о себе много нового
и интересного. Опасливо открыл. «Почерк – как кура
лапой» – обо мне. Как же, помню,
но не думал, что все было так ужасно. Корявые буквы
разной высоты пьяно шатались в строю, словно революционные
матросы после экскурсии по винным подвалам Зимнего.
Красными чернилами крики души: «Качался на стуле», «Опять
качается на стуле», «Пришел без сменной обуви»…
Что значит «плевался на перемене!»? А, жеваной
бумагой из трубочек. Интересно, а в меня тоже…
плюются?! Что-то я не уверен в своей способности
перенести подобное без ответного членовредительства…