Эриковна с трудом, срывая голос и гневно поблескивая
линзами, согнала разгулявшийся на свободе молодняк
в тесную группку, в центре которой, окруженная пустотой,
стояла, уперев взгляд в землю, незнакомая старуха.
Ну как старуха… Высушенное временем волевое лицо,
жесткая пакля седовато-рыжих волос, допотопное пальто с очень
крупными пуговицами. Еще пару месяцев назад я бы сказал
«женщина в возрасте», но сейчас этот термин я стал
использовать для классной, которой только что стукнуло сорок.
Эта же была на поколение старше.
– Так! – хлопнула Эриковна в ладоши. –
Сегодня, в преддверии Дня великой Победы, мы проведем
здесь, на Пулковских высотах, урок мужества. Будьте серьезны,
пожалуйста. – Она обвела нас строгим и одновременно
просящим взором. – Нам повезло, сегодняшний урок мужества
с вами согласилась провести Светлана Николаевна. Тридцать пять
лет тому назад она была в числе защитников Пулковских высот,
а сейчас работает в музее истории города… Паша,
что ты там такое интересное делаешь?!
Паштет быстро спрятал за спину почти законченный венок
из одуванчиков, на который уже пару раз с легкой
благосклонной улыбкой косилась Ирка, и замотал лобастой
головой:
– Ничего, Зинаида Эриковна, слушаю.
– Вот и слушай… Прошу вас, Светлана
Николаевна. – Классная сделала пару шагов назад,
присоединившись к до сих пор пытающейся отдышаться после
тяжелого подъема Соломоновне.
Старуха оторвала наконец глаза от земли, провела
по кругу тяжелым взглядом и уставилась куда-то поверх
голов, словно пытаясь подобрать слова для первой фразы,
а потом неожиданно выстрелила вопросом:
– Вы знаете, какая главная улица в нашем
городе?
– Невский, Невский, Невский… – полетело удивленно
вразнобой.
– Да… Есть такое мнение, – протянула Светлана
Николаевна и взмахнула рукой в сторону видневшейся вдали
окраины города. – Но по мне, так главная улица
идет вон там, за полем, от «Дачного» к «Сосновой
Поляне». Проспект Народного Ополчения. Город – это, прежде
всего, его люди. Многие тогда ушли в ополчение, ушли,
и почти никто не вернулся. Ленинград обеднел на них…
Вот об этих людях я и хочу вам сегодня
рассказать.
Она чуть помолчала, потом с горечью выплюнула:
– Война эта проклятущая… Сожгла золотой фонд страны –
забрала лучших, тех, кто стоял насмерть в обороне
и первым шел в атаку. Погибло девять из десяти
сознательных строителей коммунизма… А они были предназначены
не для этого! Они должны были нести идеи коммунизма
дальше, возмужав, воспитать следующее поколение настоящих людей.
Но их не стало… Эта прореха не заросла
до сих пор, даже за треть века. И еще неизвестно,
как это нам икнется… – И она заговорила, вколачивая
каждое слово, как сваю: – В дивизиях народного
ополчения самые тяжелые потери были среди членов партии
и особенно среди партийных работников. За первые недели
боев состав комиссаров, парторгов и комсоргов полностью
сменился по несколько раз. Вчерашние секретари райкомов,
парторги цехов погибали, поднимая цепи, погибали, ведя сводные
группы на закрытие вражеских прорывов, погибали, прикрывая
отход раненых… Это страшные, невосполнимые потери.