– Девушки любить не будут, – с тоской
в голосе подхватил я скорбный перечень.
Мама сразу заметно напряглась:
– Какие девушки? Зорька твоя, что ли?
– Ну зачем обязательно Зорька… Это даже, совсем
напротив, необязательно… Вообще девушки как биологический вид.
Вот скажи, – с энтузиазмом развиваю тему, –
ты в папин диплом с оценками когда заглянула –
до моего рождения или после?
– Э-э-э… – ошеломленно тянет мама, – я?
– Ну да, мне-то зачем?
Она что-то такое вспомнила и порозовела.
– Ты это кончай выдумывать, оценки какие-то…
– Есть кончать с оценками! – довольно согласился
я. – И вообще, что у нас сегодня
на праздничный ужин планируется?
Мама пару раз озадаченно моргнула:
– Тьфу на тебя, язык длиннющий! Совсем заболтал.
Ты не думай, что я тебе эту «тройку» так спущу!
Ты у меня учебник наизусть учить будешь!
Вот подожди, папа приедет…
И под эти ритуальные обещания мы переходим
на кухню. Пройдя к столу, мама вытряхнула
из матерчатой сумки добычу и азартно нависла
над ней. Сероватая бумага распахнулась, и я увидел
легендарную синюю птицу. Судя по застывшему в глазах
выражению, она так и умерла непокоренной. Чем-то,
то ли горделиво заброшенной вверх головой с топорщащимся
гребнем, то ли свободно распрямленной позой, она походила
на непреклонно прошедшую по жизни старушку-раскольницу.
На кур двадцать первого века смахивала не больше,
чем жилистая дворняга – на разожравшегося
ротвейлера. Элегантно вытянутые тонкие синюшные лапки были обтянуты
кожей с топорщащимися кое-где жесткими остями. Сквозь нее
просвечивали тугие жгуты сухожилий и мышц, накачанных, видимо,
за время предсмертного перегона строем из Сибири
на Синявинскую птицефабрику. Судорожно скукоженные когтистые
лапы молили о скорейшей отправке к задней стенке
морозилки, где они упокоятся в жутковатом, навевающем
мысли о Дахау, штабеле себе подобных до первомайского
студня.
– Ты иди и дверь закрой, я ее сейчас
опаливать буду, – озабоченно сказала мама, открывая
форточку.
– Почем килограмм трофея? – поинтересовался я,
разглядывая размашистый карандашный росчерк «два двенадцать»
на углу обертки.
– Два тридцать.
– Меньше килограмма…
– А с чего им больше быть? Кормят впроголодь,
а яйца всю жизнь неси. Бедняга – тощая,
как цыпленок.
Мама засунула руку в курицу и начала что-то там
нашаривать.