* * *
Мы шли с Изабель по окутанной сумерками улице, и теплый ветер дул нам в лицо.
– Мой экипаж неподалеку, – сказала Изабель по-французски. – Если хотите, мы доедем быстро.
– Нет, благодарю, – довольно сухо ответил я. – Я предпочитаю пройтись.
– Тогда подождите...
Она подошла к кучеру, дремлющему на козлах, и сказала ему несколько фраз. Зевая, Аркадий кивнул и стегнул лошадь, которая мерно затрусила вверх по улице.
– Я пойти вместе с вами, – объявила по-русски Изабель, вернувшись. – Есть хорошо?
В полном молчании мы дошли до площади императора Александра Освободителя.
– Вы так и не взяли книги, – напомнила Изабель, вновь переходя на русский язык, когда молчать стало уже совсем невмоготу.
Досадуя на себя, я забрал из ее рук томики.
– Спасибо.
– Вы не в духе? – тревожно спросила она.
– Нет, что вы!
Фальшь моего тона не обманула бы даже младенца. Но Изабель сделала вид, что верит мне.
– Вы знаете, Аполлинер, я собираюсь здесь задержаться. – Она собралась с духом. – Так что вы можете читать книги сколько захотите.
Похоже, подозрения городка N по поводу моей предполагаемой женитьбы были вовсе не так беспочвенны, как могло показаться на первый взгляд. По крайней мере, Изабель явно вела себя, как персона заинтересованная (выражаясь языком великосветских романов). Однако то, что объектом ее привязанности выступал именно я, меня, признаться, не устраивало. Не то чтобы она мне совсем не нравилась – просто ее напор меня, по правде говоря, отпугивал.
Ну вот, написал последнюю фразу и почувствовал себя дурак дураком. А впрочем, кому какая разница? Все равно никто никогда не прочтет эти записки, так о чем мне беспокоиться...
Я неловко поблагодарил Изабель за книги. Она оживилась и тотчас же сообщила мне, что у нее «очень, очень много книг» и она готова давать их мне, как только я пожелаю. По счастью, вскоре разговор принял иное направление.
– Скажите, а тот высокий мужчина с усами – начальник полиции города?
Я подтвердил, что это так.
– О! Мне всегда так нравились мужчины в мундирах! – воскликнула она простодушно.
Мысленно я попытался представить себе, какой мадемуазель Плесси будет женой, и поневоле был вынужден прийти к выводу, что ее муж, кем бы он ни был, вскоре оказался бы у нас по обвинению в женоубийстве. Конечно, она была добра, великодушна и по-своему очень мила, но вместе с тем совершенно невыносима.