- Сомневаюсь, Кощей, - вздохнул амбал. – Не такие это простые
люди, как тебе кажется. На двух машинах, при стволах. И нас
грамотно сделали.
- Знаешь, Фима, чем бордель отличается от бардака? – неожиданно
спросил Кащей.
- Нет, - Ефим смутился и замолчал, ожидая продолжения.
- Бордель, Фима, это приличное заведение, где симпатичные и не
очень девочки готовы подарить мужчинам немножечко удовольствия в
обмен на пару красненьких или зелененьких купюр, - наставительно
заявил седой, немного помолчал, налился краской, и рявкнул так, что
собеседник испуганно отшатнулся:
- А бардак, это то, чем ты занимаешься. Постоянно срёшь в штаны,
а потом ездишь мне по ушам без тормозов, на тему, почему от тебя
так противно воняет.
Кащей помолчал и продолжил, уже тоном пониже:
- Твоя мама, тетя Соня, святая женщина, сто двадцать килограмм
физической мощи и доброты. Ах, какой вкусной рыбой она торговала на
Привозе. Стерлядь, бычки, ставрида. Я всегда пускал слюни, проходя
мимо её прилавка. И однажды решил помочь тете Соне избавиться от
товара и пораньше уйти домой. Попробовал тихо, чтобы не отвлекать
мадам от азартной торговли, взять рыбешку килограмма на три и уйти,
как гусары, не прощаясь. Как она влепила мне левой. Летел метра
четыре, через прилавки, пугая дедушек, беременных женщин и
октябрят. Потом меня несколько минут водой отливали. Твоя маман так
испугалась, что сама расплакалась. Я чуть не захлебнулся в этом
соленом озере. Думала, убила мальчонку. Потом, растрогалась,
вручила мне эту злосчастную рыбу, не к ночи она будь упомянута.
Взяла на руки и прямо так с рыбой, прижимая к своей могучей груди
шестого размера, отнесла до хаты и вручила отчиму. Он так обалдел,
что чуть папиросой не подавился. А я утром глянул на свою синюю
рожу и два выбитых зуба, и возблагодарил бога и твою замечательную
маман, что она не пустила в ход правую.
К чему говорю? Я тебя, Фимка, знаю давно, с самого детства. Но
кабы бы не твоя маман, регулярно подкармливавшая голодного пацана
вкусной рыбкой в послевоенные годы, отправил бы тебя на экскурсию в
одну сторону до Валиховского переулка. Клянусь твоими отрезанными
яйцами.
Ефим побледнел, инстинктивно отшагнул назад, и прикрыл рукой
причинное место.
- Не дергайся, - взгляд седого немного потеплел. – Будешь меня
слушать ушами, сохранишь свои бейцалы в целости и сохранности. Ну
а, если ещё раз офоршмачишься, не взыщи. Даже тетя Соня и мои
ностальгические воспоминания о босяцком детстве тебя не спасут.
Будешь жрать яичницу из своих причиндал и петь в синагоге
фальцетом. Если конечно выживешь. Усёк?