В мире шиноби дожить до сорока уже подвиг, так что народ
торопится заводить семьи и всё такое. Это я, по местным меркам,
получается, уже почти в преклонном возрасте сюда попал. Дали второй
шанс, так сказать.
Девки в деревне — все две штуки, когда я стал «стремительно
умнеть», немного на меня заглядывались. Фокусы мои им нравились. Но
я волю себе не давал. Так как знал, что всё равно уйду. А потом
будет свербеть, что где-то мелкого заделал и как он там. Или
поймают на горячем и заставят жениться, и фиг ты куда свалишь из
«деревни родной».
Снова завопил петух, уже где-то ближе. Птицы эти вообще-то
начиная с середины ночи горланят, но особенно сильно, когда солнце
уже встаёт. Тут светает в пять утра и темнеет, как на юге, — около
шести вечера: закат и сразу непроглядная ночь без привычных мне
сумерек.
Абсолютно все шиноби узнают время по солнцу. Генна также сказал
что-то о «внутренних часах», мол, он просто всегда знает, который
час. Мне до такого ещё далеко, я и по солнцу только полдень,
пожалуй, и отличу. Помню, задал очень глупый вопрос, чуть не
спалившись, но вывернул, что видел у одного человека, который
останавливался у нашего старосты, наручные часы. Спросил, почему
шиноби таких не носят — удобно же. Словил дикий ржач всей команды
сопровождения. Генна снисходительно сказал, что мои тикалки на руке
услышит метров за пятьсот самый тупой и невнимательный генин. Слух
у всех ниндзя, понимаете ли, хороший.
Мне надо приобрести себе будильник и купить настенные часы. У
меня пока такой полезной функции, как органический таймер, нет.
Интересно, может быть, у Хатаке Какаши эти внутренние часы просто
сбоили, поэтому он опаздывал? А признаться в этом было стрёмно.
Крутейший дзёнин, а часов нет. Позор же.
Петухи проорали снова, и такое ощущение, что из соседней
квартиры. Поэтому я решил, что до прихода Генны мне надо осмотреть
моё приобретение. В смысле — жильё. А ещё умыться и принять душ. И
оценить местного фарфорового друга.
Я поднялся с кровати, на которую вчера упал. Оказалось, что
комплект белья тоже присутствовал — аккуратно сложенный на
тумбочке. Две простыни, наволочка, два полотенца средних размеров.
Кровать — обычная низенькая «однушка» — была застелена
тёмно-зелёным покрывалом в «милых» сюрикенах, на которое я,
собственно, и завалился. А нет, это, похоже, вроде стёганого
одеяла, им можно укрываться, а спать, видимо, между простынями
надо.