— Чшшш... да ты не суетись, лапочка, мы не обидим. Только
поболтаем.
— Отстаньте от меня! — сказала я.
— Какая борзонькая… А у меня еще не было с кенгуру.
— А ты посмотри, что у нее там под хвостом.
Двое расхохотались. Третий рассматривал меня с презрением, как
вонючего клопа перед тем, как его прихлопнуть.
От них так сильно несло алкоголем, что мне поплохело.
Я сняла с шеи телефон на веревке. Его тут же вырвали у меня из
лап.
— Хорошая штучка, на пару косарей потянет, — мужчина положил его
в карман. — Что у тебя еще есть?
— Я сыщик полиции. Вы совершили преступление. За это вас
привлекут к ответственности.
Я рефлекторно потянулась к значку во внутреннем кармане пиджака.
И только сейчас осознала, что значка у меня нет, как и пиджака. Я
ушла из больницы в одной ночной рубашке.
Они расхохотались.
— Ты слышал? Здесь у нас мохнатый сыщик. А я шаолиньская борзая,
только немного лысая. Но такая голодная!
Я попыталась вырваться и убежать. Двое грубо толкнули меня
обратно к машине. Я больно ударилась головой. Третий разбил бутылку
об асфальт. Осколки и алкоголь попали на меня.
С меня сдернули ночную рубашку. Никогда я еще не чувствовала
себя настолько голой.
Третий вытащил нож.
— Давай забьем ее прямо тут, — предложил его приятель. — А чё,
говорят, кенгурятина вкусная. Повару в баре для котлет продадим, а
на бабки снимем нормальных девочек без хвостов.
— Как же вы меня достали твари говорящие. Я из-за вас работу
потерял.
— Вы совершаете большую ошибку, — сказала я.
— Пусть сначала все бабки отдаст, потом режь ее.
— Так нет бабок, — его друг потряс мою ночную рубашку, скомкал и
кинул мне в морду.
— Я знаю, где она их прячет, — третий указал лезвием на мой
живот.
— О-оо, — воскликнул другой. — Точно, в сумке они прячут свои
секретики.
— Выворачивай! — потребовал тот, что с ножом.
— Там ничего нет, — сказала я.
— Тогда я сам посмотрю.
Он сделал шаг вперед. Я махнула лапами, пытаясь его отогнать.
Двое схватили меня, обездвижили и придавили к форду. Я не успела
опомниться, как огромная рука нырнула мне в сумку.
Мышцы сумки растягиваются медленно по мере роста детеныша
внутри, а от такого резкого напора они попросту разрывались. В
какой-то момент боль стала настолько нестерпимой, что в голове
будто что-то щелкнуло. Мной завладела звериная ненависть,
чужеродная, неконтролируемая.