К ним тут же кинулись медики. И понесли как с поля боя –
обожжённых и окровавленных.
Когда парней проносили мимо, я встретился взглядом с одним. С
тем, который ещё утром держал меня за шкирку.
– Мы не смогли, – одними губами прошептал он.
У меня сжалось сердце. Они такие большие и сильные, и этот гад
оказался им не по зубам. Но они хотя бы выбрались живыми. Хотя бы
их смертей нет на моей совести.
Врачи были наготове, так что парням быстро оказали первую
медицинскую помощь, и две скорых, включив сирену, умчались со
школьного двора.
Шансы спасти одноклассников таяли с каждой минутой.
Это невыносимо – быть беспомощным в такой ситуации.
Я сжал кулаки и уставился на дверь.
– Орочи теперь один. Думаешь, справится? – спросил у меня
полицейский.
– Мне остаётся только верить, – ответил я и скосил глаза на
самурая.
Тот не шелохнулся. Ни в тот момент, когда мимо проносили
раненых, ни сейчас.
Его спокойствие вселило в меня уверенность, и я, сделав акцент
на слове «верю», сказал полицейскому:
– Нет. Я верю в него. Верю, что он их спасёт!
И тут раздался душераздирающий визг.
Моё сердце заколотилось с бешеной силой – я узнал бы этот визг
из тысячи! Так мог визжать только он, этот туманообразный
ублюдок.
Визг длился и длился. Ни один человек не мог бы так долго
визжать. Кровь стыла в жилах от этого крика.
Я сам не заметил, как оказался на ногах. Я готов был броситься в
здание и попытаться спасти хоть кого-то. Одноклассников, учителя,
охотника – без разницы! Или погибнуть, чтобы только больше не
слышать этого крика.
Но мне дорогу заступил самурай.
Не то, чтобы перекрыл путь. А как бы случайно… немного… одним
плечом оказался у меня на пути.
Я ткнулся в него и остановился, отрезвлённый. И вернулся на
место. Я обещал, что буду ждать тут. А потом приму бой. На условиях
охотника. Я сам поставил такое условие! И я сдержу слово. Пусть
только выживет. И одноклассников с учителем спасёт. Пожалуйста!
Орочи Абэ или как там тебя! Выживи! И спаси остальных!
Наконец всё стихло.
Спустя целую вечность открылась дверь, и парень в капюшоне вышел
на школьный двор. Но вышел он не один. Вывернув руки в болевом, он
вывел какого-то дрища.
Ещё одну вечность они шли несчастные двадцать метров от школьной
двери до меня.
Я стоял, смотрел на них и ждал.
Чувств не было. Мыслей тоже. Разве что одна: «Это всё? Неужели
это всё?»