Флориан Дрешер выпучил на Адама глаза:
– Да ну?
– О, герр Дрешер, ну почему я должен объяснять вам, что за вещи
вы храните в своей филармонии?
– Что за жертва? – перебил Нильс.
– Кровь. Ничего особенного, книге просто нужно показать, что ты
не скуки ради собрался ее полистать, а имеешь внятные намерения и
уверен в них. Вот, пожалуйста, возьми мой ножик.
Адам выхватил из-под шубы тесак таких размеров, что дюжие
носильщики шарахнулись, а на лбу у Дрешера выступило сразу десять
капелек пота. Нильс взял ножик. Посмотрел на лезвие, на обложку
книги…
– Прежде чем сделать – подумай, – понизил голос Адам Ханн. – Ты
никогда не был хладнокровным убийцей, Нильс. И если от Арианны
зависело многое, то от Энрики не зависит ничего…
– От нее зависит моя жизнь, – сказал Нильс. – Мое
искупление.
– Не понимаю, как одна глупость может искупить другую.
– Исполнить закон, несмотря ни на что, – отчеканил Нильс, ведя
острым лезвием по левой ладони. – Вот что такое «искупление».
Доказать Дио, что…
– Да с каких пор ты веришь в Дио! – всплеснул руками Адам.
– Уже год как. Дио вернул мне жизнь, и я теперь – его
человек.
Капли крови упали на черную кожу книги. Нильс ждал вспышки,
дыма, но кровь даже не впиталась в кожу.
– Ладно, теперь я вижу, что ты действительно серьезен, –
вздохнул Адам, забирая окровавленный тесак. – Эй, ливрейный! Подай
платок, будь так любезен и необезглавлен.
– Адам! – прорычал Нильс. – Ты…
– Я просто беспокоюсь за тебя, старый друг. Беспокоюсь и не
хочу, чтобы ты натворил глупостей.
Лакей принес платок и подал его Адаму с брезгливым выражением
лица. Тот вытер кровь с тесака, протянул Нильсу. Нильс, морщась,
перехватил платком неглубокий разрез. Никто ему не помог. Лакей
смотрел за его действиями, а когда Нильс умудрился завязать узел,
поймал его взгляд.
– Надеюсь, вам нравится, герр, – тихо сказал лакей. – Этим
платком фрау Маззарини осушила свои слезы.
– Убирайся! – Флориан Дрешер хлопнул лакея по голове нотами. –
Не смей досаждать геррам разговорами.
Лакей отошел, а Нильс с трудом заставил себя оторвать взгляд от
кровавого платка. С каждым шагом все тяжелее, как будто пытаешься
перейти океан по дну.
Он положил здоровую руку на обложку, открыл книгу. Первые записи
расплывались, их почти нельзя было прочитать. Страницы тоже
выглядели хрупкими и древними.