И вот уже какие-то разговоры, которых мы не слышим, и споры, и смех… Портьеры и драпировки. Обстановка домашнего театра. То один юноша, то другой завладевают вниманием Валерии, что-то горячо говорят, жестикулируют. Капает воск с горящих свечей. Горит огонь в камине. Каминные часы отбивают часы и минуты.
Иннокентий распахнул дверь и вошел к своему другу в кабинет, в центре которого стоял маленький рояль. Венедикт что-то импровизировал на фортепьяно, прикрыв глаза. Иннокентий подошел к нему сзади и осторожно прикрыл крышку рояля. Венедикт убрал руки с клавиатуры, вопросительно посмотрел на друга.
– Я пришел тебе сказать, что так больше продолжаться не может, – начал Иннокентий.
Венедикт молчал.
– Я чувствую, что ты становишься мне… неприятен. Я не хочу этого. Ты мой друг, а дружба для меня… Почему ты молчишь, Венедикт?
Тот усмехнулся, взял с крышки рояля флейту, приложил к губам и просвистел музыкальную фразу.
– Я люблю ее, и ты ее любишь. Все более и более… – горячась, продолжал Иннокентий. – Но я не знаю, я не смею…
Венедикт опять ответил музыкальной фразой.
– Скажи, ты целовал ее? Целовал?
Венедикт просвистел ответ, из которого явствовало, что это пока несбыточная мечта для него.
– Да прекрати ты дурачиться! – воскликнул Иннокентий.
Венедикт внезапно резким движеним положил флейту на рояль, глаза его блеснули.
– Я не дурачусь!
– Но что делать? Она не дает никому форы, мы… мы играем в благородство. А время идет!
Венедикт мрачно слушал, потом отвернулся.
Иннокентий силою повернул его к себе.
– Ты будешь слушать меня?!
И тогда Венедикт, вцепившимсь ему в лацканы с неимоверной силой, тряхнул его, черты его исказились, и он проорал:
– Я ненавижу тебя! Ненавижу!
Еще секунда – и они схватились бы в поединке, но Иннокентий первым оттолкнул друга, отвернулся, закрыл лицо руками.
– Прости, я не хотел… – сказал он.
– Да, да… Прости, – опустил голову Венедикт.
Иннокентий решительно подошел к столу, положил лист бумаги, придвинул чернильницу, нашел перо.
– Иди сюда. Пиши, – он протянул перо другу.
– Я ничего писать не буду. Хочешь, пиши сам, – ответил Венедикт.
– Давай напишем ей письмо. Честно и открыто. Пусть она решит, – сказал Иннокентий, садясь за стол.
Венедикт пожал плечами.
Валерия стояла перед матушкой и читала письмо вслух.
Матушка сидела в постели, укрыв ноги одеялом, на голове чепец, пеньюар с воланами. На коленях дремал кот. В головах супружеской кровати висел писаный маслом портрет покойного отца Валерии – по-видимому, видного чиновника, с Владимиром 1 степени.