Разница в званиях не позволяла Шарпу и Харперу вместе коротать досуг, но и за уставными отношениями Ноулзу было нетрудно разглядеть их дружбу. Оба были рослыми, а ирландец вдобавок силен как бык – и оба всегда держались очень уверенно. Ноулз никак не мог вообразить их без мундиров. Казалось, оба родились для битв и сражений, и на поле брани, где любой больше всего заботится о своем выживании – эти двое понимали друг друга с полуслова. Как будто поле битвы для них – дом родной, с завистью думал Ноулз.
Он взглянул на небо, на тучи, просевшие до холмов по сторонам дороги.
– Ну и погодка, чтоб ее!
– Эх, сэр, ей-же-ей, дома мы б такой денек назвали славным.
С сержантского кивера капала дождевая влага. Харпер ухмыльнулся и окинул взглядом роту, едва поспевавшую за быстроногим Шарпом. На скользкой дороге она слегка растянулась, и Харперу пришлось крикнуть:
– Эгей, протестантское отребье! Война вас дожидаться не будет!
Он гордился, что рота легкой пехоты обогнала весь полк, и вдобавок радовался, что Южный Эссекский продвигается на север, навстречу неизбежным летним баталиям. Патрик Харпер всякого наслушался про французов и их нового командующего, однако не собирался терять сон, гадая, что ждет впереди Южный Эссекский – пусть даже полк почти обескровлен. В марте из Портсмута вышел конвой с пополнением, но угодил в шторм – ходили слухи о сотнях трупов, выброшенных на южные бискайские берега, – и теперь народу в Южном Эссекском меньше половины от списочного состава. И что с того? При Талавере француз вдвое превосходил числом, а сегодня вечером в Келорико, куда стекаются войска, найдутся женщины на улицах и вино в лавках. Стало быть, не так уж нынче тяжела жизнь у парня из Донегола – бывало и похуже. Подбодрив себя такими мыслями, Харпер стал насвистывать.
Шарп услышал этот свист и хотел было рявкнуть на сержанта, но в последний миг спохватился – нельзя срывать злость на подчиненных. Всегдашнее самообладание Харпера сейчас, однако, ощутимо действовало на нервы. Шарп и сам не верил в неминуемость поражения – для солдата поражение немыслимо, оно достается только врагу. И все же Шарп был собой недоволен – словно неотвязный кошмар, его изводила логика. У французов численное превосходство, а одной веры в победу все-таки маловато. Эта мысль заставила Шарпа прибавить шагу, как будто ходьба на пределе сил способна излечить от уныния. Как ни крути, у них наконец хоть какое-то дело.