Потом Роден нашел в Париже мясника, которому эти костюмы пришлись точно впору, и так получил бальзаковского двойника. И стал лепить бальзаковскую фигуру – сначала голого. На выставке было несколько фигур голого Бальзака – пузатого, с мощным торсом и какой-то величественной надменностью даже в этом огромном, действительно «бальзаковском» животе. Но одна скульптура поражала зрителей дерзостью и точностью выраженной в ней почти хулиганской идеи – мощная голая бальзаковская фигура стояла на постаменте, широко расставив ноги, выпятив пузо, надменно отведя чуть назад крутые плечи и двумя руками опираясь на свой торчащий из-под пуза пенис. Так на всех картинах средневековых художников рыцари держат руки на эфесе своей шпаги, как на главном мужском оружии.
У Родена Бальзак не просто держится за пенис, нет – мощь бальзаковского таланта опирается на это место, как на корень знания всех человеческих комедий. И даже без головы, только торсом и этим уверенным жестом скульптура несет свою торжествующую насмешку над так называемой сложностью и утонченностью бытия. А затем, вылепив крупную орлиную голову Бальзака и приладив ее к голому торсу, Роден укрыл бальзаковскую наготу длинным, с величественными складками плащом, но сохранил под плащом ту же позу…
Вирджиния долго бродила по выставке, восхищаясь мощью роденовского таланта, десятками других знаменитых скульптур, все вспоминая замечательную, ироническую насмешку мастера над сутью нашей жизни. Ей и невдомек было, что с той минуты, как она простилась с Купером и вышла из отеля побродить по Вашингтону, за ней по пятам идут два агента CIA и что не только для себя, но и для них она устроила эту экскурсию по роденовской выставке.
Вернувшись вечером в отель, она еще не приняла никакого решения – точнее, ей казалось, что не приняла. Она поужинала в том же ресторане, приняла душ, посмотрела по телевизору новости и какой-то фильм, все еще откладывая минуту, когда надо сказать себе: «Ну, как же быть? Да или нет?», позвонила домой, Марку. Она загадала – если Марк дома в этот вечер, если он ждет ее, она… да, она откажется от приключения. Но Марка, конечно, дома не было. Она взглянула на часы – там, в Лос-Анджелесе, всего-навсего семь вечера, он мог задержаться где-то. Но уже и не веря в то, что он будет дома позже, она все же отложила решение еще на час, а потом и еще, но, когда в час ночи по вашингтонскому времени, то есть в десять по времени того побережья, оператор сказал ей «телефон не отвечает», она знала, что утром скажет Куперу и Мак Кери свое «да». Да – потому что это «да» открывает ей какую-то другую жизнь, а не плесень ее прежнего существования. Да – потому что вот и она кому-то нужна, каким-то людям, которые будут от нее зависеть. А не то что этот Марк, который просто пользуется ее постелью и ее холодильником.