Маша
усмехнулась, снова затянулась, закашляла – крепкий красный бонд – отец курил
только такие. На улице пасмурно, начинает темнеть. Она уже видит своё отражение
в стекле – темные глаза, плотно сжатые губы. Кажется, они на пол лица. «Маша, у
тебя красиво очерченный рот» – любила повторять ее учительница английского
в школе. С пятого по девятый класс она говорила ей одно и то же.
– Мишка
то сварщик на нефтезаводе, хорошо зарабатывает, квартиру вот эту от работы
получил, а Аннушка, жена его в десятой медсанчасти всю жизнь врачом
проработала, а сейчас медсестрой бегает, разжаловали. Ее говорят, хотели
уволить, уж больно выпить она любит, да пожалели, ребенок все-таки у них. И на
что оно им, пьянь эта – не пойму!
– А
грех-то где?
Обе
сплетницы замолчали.
– А это
тебе не грех?! – вскрикнула жительница ее дома. – Пить почем зря, а
ребенка на произвол судьбы бросить, это тебе не грех? Ей пятнадцать…или
семнадцать, не помню точно, скорее пятнадцать.
– Семнадцать…–
лениво прошептала Маша.
– А она
уже сама по себе, того и гляди принесет им в подоле, а в квартире срам и смрад!
– В
подоле! Вот еще! – Маша недовольно скривилась, а сплетница все продолжала:
– Школу
прогуливает, до ночи гуляет где-то, ходит как оборванка, вечно холодная и
голодная.
Маша
порывисто выдохнула:
– Сама
ты холодная!
– А в
доме проходной двор! Пьянь одна к ним в квартиру идет, мужики всех возрастов! И
кем она вырастет? Кто знает, что там у них происходит?
– Да
угомонитесь вы. – Маша поморщилась от отвращения, мотнула головой,
спрыгнула с подоконника, бросив на прощание окурок в форточку.
В животе
привычно заурчало. Интересно, она когда-нибудь была сытой? Вот чего-чего, а
этого она не помнит. Кажется, она хотела есть всю свою сознательную жизнь.
Она вышла из
своей комнаты, прошла по длинному коридору, мимо дверей в ванную, в зал и
заглянула на кухню. На столе гора бутылок из-под водки, обгрызенные корки
черного хлеба, остатки кильки, что смотрит на нее из красного кровавого моря
черными горошинками, кусок сала с прилипшей к нему волосинкой, заветренная
колбаса. Пол в черных разводах от обуви – надо же, уже и разуваться перестали…
Покрутилась
над столом – кильку только из-за этих вот выпученных глаз есть ни в жизнь не
станет, остальное – доверия и аппетита не вызывало. Открыла кухонные шкафчики –
сухари, крупа – в ней она как-то видела рыжих муравьев, пачка чая; холодильник
– мышь повесилась и три яйца.