Когда пропал Луиджи, Нунча совсем состарилась и расхворалась. Она никому не жаловалась, но, идя по дому, не могла не остановиться передохнуть, а когда стояла, то шаталась и хваталась рукой за стену, чтобы не упасть. У нее болело сердце и ныла поясница, ноги не слушались. Черные глаза вваливались все больше и больше, морщины крепче въедались в ямы щек…
– Сколько тебе лет? – спросила я как-то.
Она долго шевелила губами, будто пересчитывала что-то, а потом прошептала:
– На сретенье восьмидесятый годок миновал… Помнится, мне эта цифра показалась столь ужасной, что я не могла произнести ни слова в ответ.
Наступила весна 1778 года, и в первых числах мая мне исполнилось восемь. Однажды вечером, когда я и Розарио увлеченно слушали рассказы Джакомо, ко мне, тяжело дыша, подошла Нунча и ласково погладила меня по голове. Я изумленно отстранилась. Ее ласка была столь редкой, что не удивиться ей было невозможно.
Кряхтя, она уселась рядом с нами.
– Завтра пойдешь в тратторию вместе с Розарио, – сказала она тихо, закрывая глаза, словно в забытьи. – Я договорилась с синьором Джепетто.
Я передернула плечами.
– Вот еще!
– Поболтай, поболтай, – грозно сказала Нунча, – я сейчас возьму веник да так тебе наподдам, что своих не узнаешь!
Я ловко соскочила со стула и, удалившись на расстояние, обеспечивающее мне безопасность, показала Нунче язык.
– Не пойду, если не скажешь почему, – ясно?
Нунча вздохнула: она знала, что ей меня не переупрямить. Теперь уже никто не хотел слушаться ее беспрекословно…
– Негодница, – она укоряюще покачала головой, – разве ты не знаешь, что Винчи умер, а Антонио уехал?
– Я не негодница, – сказала я, уже пристыженная, – я все знаю…
– Так на какие же деньги нам теперь жить?! – взорвалась она.
Джакомо внезапно поднялся с места и, вытянув руки, ступил несколько шагов вперед: он искал меня. Я подошла к нему и крепко обняла.
– Бабушка, – тихо сказал он, – пусть Ритта останется дома.
Нунча оглядела нас с таким видом, будто мы были сумасшедшие.
– Да ты рехнулся, Джакомо. – Она всплеснула руками. – Или, может, ты будешь зарабатывать на нас? А? Давно пора. Тебе девятнадцать лет, мой милый, а ты все бездельничаешь.
– Он же не может! – закричала я со слезами. – Не обижай Джакомо! Я люблю его больше всех, не надо его обижать!
– Помолчи, Ритта, – брат мягко прервал меня, – Нунча правильно говорит.