Огромный столб дыма клубился над Севрской заставой. Ветер нес золу и пепел прямо нам в лицо. Синее летнее небо окрасилось и затянулось темной пеленой, слегка светлеющей у самого своего верха и угольно-черной внизу. Сквозь дым вспыхивали языки пламени. Оглянувшись на запад, я заметила над заставой Сен-Клу такое же темно-алое зарево.
– Что это такое? – прошептала я испуганно.
– Вы разве сами не видите? Парижане жгут заставы. Это тоже протест против отставки Жака Неккера.
Эти слова меня рассмешили, несмотря на то, что я была слегка испугана. Жечь заставы для того, чтобы выразить протест и поддержать отставного министра…
– Протест против отставки Неккера, – повторила я насмешливо. – Скажите лучше, что вашей черни больше всего хочется, чтобы вино и ром были дешевы, поэтому-то они и жгут заставы – ведь на заставах взимаются пошлины за товары, ввозимые в город. Я так полагаю. И моя догадка верна – смотрите, сколько здесь пьяных…
Пьяных и тянущих вино здесь действительно было великое множество. Те, что еще держались на ногах, подходили к королевским гвардейцам, которые пока ни во что не вмешивались и не защищали заставы, и уговаривали их присоединяться к третьему сословию.
– Вы, похоже, горой стоите за Старый порядок, – язвительно отозвался Франсуа. – Вы, наверное, просто слепы, если не видите, что начинается революция.
– Я не вижу, – парировала я в том же тоне, – да, я не вижу никакой революции, я вижу только мятеж, который приведет всех, кто в нем участвует, на виселицу.
– Похоже, вы и меня туда отправили бы, а, моя дорогая? Этот вопрос был так нелеп, что я даже не стала отвечать.
Франсуа – единственный в лагере мятежников, кого я люблю. Ради него… честное слово, ради него, если он потребует, я буду стараться смотреть на мир глазами Собрания.
Париж бурлил… Из узких маленьких улочек толпы оборванных злых людей направлялись в Пале-Рояль и к Ратуше. Из обрывков разговоров я поняла, что горожане уже знают об отставке Неккера, и теперь ничто, казалось, не могло остановить этого мощного людского потока, выплеснувшегося на парижские бульвары.
Никто и не думал заниматься обычной будничной работой. Прекратился ремонт дорог: каменщики ушли митинговать, захватив с собой ломики и бросив неубранными груды щебня и вывороченного из брусчатки камня.