– Я-то? – Али прищурил черные, насмешливые глаза. – Из Новороссийска. Бывал там когда-нибудь?
– Не-а. Но много слышал. Там у вас вроде море недалеко?
– Недалеко, – согласился Али. Он снова наполнил стаканы, на этот раз доверху, и зябко передернул волосатыми плечами. – Что-то нехорошо мне, старик. Знобит. Сквозняк тут у тебя, что ли?
– Есть немного, – согласился Пташка Божья и тут же заботливо поинтересовался: – А ты, часом, не простыл? С дороги-то всякое бывает.
– Да, – кивнул горбоносый Али. – Простыл. Наверное, простыл. Давай за дружбу народов.
Он поднес стакан к губам и пил, не отрываясь, пока стакан не опустел. И тут же наполнил его снова.
– Так пьешь, будто за тобой гонятся, – с укором сказал Пташка Божья.
Али стрельнул на старика черными глазами и сипло сказал:
– Простыл я. А это… – он кивнул подбородком на стакан, – мое лекарство. Понял?
– Понял, как не понять.
– Тогда твое здоровье. – И странный гость снова присосался к стакану с коньяком.
Бутылка опустела очень быстро. Допив остатки коньяка, гость посмотрел на Пташку Божью из-под нахмуренных рыжеватых бровей и сказал:
– Есть что выпить?
– Так это… – Пташка Божья хотел было соврать и сказать «нет», но черные глаза гостя смотрели так пристально и пронзительно, что он, к своему собственному изумлению, сказал правду: – Было вроде где-то. Сейчас посмотрю.
Пташке Божьей не осталось ничего другого, как достать из холодильника заначку – литровую бутылку мутной желтоватой самогонки.
После первого же стакана глаза гостя подернулись пеленой.
– Ну что, старик, – сказал он, еле шевеля языком, – страшно тебе на свете-то жить?
Пташка Божья пожал плечами:
– Да нет. А чего мне страшиться?
– А взрывы? Террористы, говорят, совсем обнаглели. Что ни день, то взрыв.
– Это точно, – согласился Пташка Божья. – Но, слава Богу, я черножопым не нужен. Сам посуди, зачем меня взрывать?
– Черножопым, говоришь?
– Ой, извини. Я хотел сказать…
– Знаю, – прервал его Али. – Знаю, что ты хотел сказать, старик. Только взрывают не только черножопые. – Он криво ухмыльнулся и поднял волосатый палец. – Скоро тут у вас все затрясется, заволнуется, понял? Вся Москва! И не черножопые будут трясти, а свои… такие же, как ты, старик. Братья, мать их, славяне! Давай-ка за них и выпьем… за братьев славян!
Али потянулся за самогонкой, но рука его соскользнула с бутылки.