– А может, он просто мазохист?
– Мазохисты, Женечка, люди угрюмые и лишенные чувства юмора, а Гордеев – нормальный человек, наш человек. Кроме того, двадцать вторую партию он свел вничью!
– Значит, зануда!
– Знал бы я вас меньше, я бы сказал, что это вы зануда, Женя, – отмахнулся Воскобойников. – Нам же нужен скрупулезный профессионал, а не балагур и не массовик-затейник!
– Нет, по-моему, портретец вполне симпатично выглядит, – протянул Савелий Ильич. – Совсем даже не мачо, правда, Георгий Аркадьевич?
– Конечно, нет.
– Ладно, не мачо! Гаучо без пончо! – сдалась Женя. – Я уже обожаю его всем сердцем и жизни своей без него не мыслю, все довольны?
Воскобойников шагнул к двери и, уже взявшись за ручку, вспомнил:
– Собственно, я к вам шел, чтобы сказать, что Гуревич согласен, например, сегодня поговорить с Гордеевым. Только пусть перезвонит и уточнит время. Или вы перезвоните, Женя.
– Ну что, будем смотреть кино? – спросил Заставнюк, когда шеф испарился.
– Надо запастись кофе, – кивнула Женя, – иначе уснем.
Зрелище действительно оказалось сонное. Для полноты картины Воскобойников достал не смонтированный материал, а записи со всех четырех видеокамер, работавших в зале «Хилтона» во время каждой игры. То есть в среднем три часа каждая партия, да на четыре камеры, да на три партии, которые успел провести Болотников, – выходило, что смотреть придется 36 часов.
Но Женя решительно взялась за пульт и безжалостно промотала все куски, где Болотникова не было, где он был со спины или сильно издалека. В режиме такого ускоренного просмотра они справились с делом за пару часов. И вот что получилось в результате. По ходу первой партии Болотников был спокоен, почти не вставал, думал довольно быстро, а под конец даже снисходительно заулыбался и легко согласился на ничью. Во второй игре спокойствие его начало таять прямо на глазах, он немного дергался, вскакивал, ходы обдумывал только стоя, проиграл на 40-м ходу и спешно покинул зал. Третья партия: Болотников внешне невозмутим, лицо словно вытесано из камня, но он все время держится пальцами за виски и не отрывает взгляд от доски. Проигрыш на 29-м ходу ничего в его поведении как будто не меняет. Он спокойно встает, медленно уходит, по-прежнему прижимая пальцы к вискам. полное впечатление, что он не вполне соображает, где он и что с ним, – глаза широко распахнуты и совершенно пусты.