– Вот и показал, – пробормотал Столяров, стряхивая с сигареты пепел.
Дверца машины открылась, и в салон забрался молодой следователь Мосгорпрокуратуры Андрей Горшков. Это был невысокий, худощавый парень с редкими, рыжеватыми волосами и безликим, конопатым лицом.
– Ну как? – спросил его Столяров. – Уже есть какие-нибудь версии?
Горшков покачал головой:
– Нет. И быть не может. Делать выводы на основе одного только осмотра места происшествия глупо.
– Когда как, – пожал плечами Столяров. – Иногда и одного взгляда достаточно. – Оперативник щелчком пальца вышвырнул окурок в открытое окно, вздохнул и сказал: – Кровавое это дело – политика, вот что я вам скажу. И чего только бабам не хватает? Чего они в политику лезут?
– Наверное, хотят самореализоваться, – предположил Горшков.
– Ну и пусть бы самореализовывались на кухне, возле плиты.
Горшков улыбнулся:
– Несовременно мыслите, Игорь Федорович.
– Несовременно, говорите? Кхе-х. Канунникова вот мыслила современно, и где она теперь?
Поскольку следователь ничего не ответил, Столяров предположил:
– Похоже, действовали профессионалы, а? Никаких ведь следов не оставили, сволочи. Одна надежда на «пальчики». Ума не приложу, почему он в них не стрелял? Ведь ствол-то был в руке.
Горшков с интересом посмотрел на оперативника:
– Вы имеете в виду Каматозова?
Тот кивнул:
– А то кого же? Офицер в отставке. Чечню прошел. И не смог выстрелить в этих подонков?
– Он выстрелил, – спокойно сказал Горшков. – И даже два раза.
Столяров удивленно на него посмотрел:
– Правда? А где же тогда следы от пуль?
– Вы их видели, – ответил следователь.
В глазах Столярова мелькнуло удивление. Оперативник хотел что-то сказать, но передумал. Вместо этого он покачал головой, достал из кармана сигареты и снова закурил, стараясь пускать дым в открытое окно, чтобы не тревожить некурящего Горшкова.
Председатель правления «Экологической партии России» Эдуард Васильевич Дубинин был высоким, хорошо сложенным мужчиной, сорока двух лет от роду. Прежде, когда Горшков видел Дубинина по телевизору, лицо политика было самоуверенным и вальяжным. Но сейчас на нем застыло выражение неподдельной и глубокой скорби. Уголки губ слегка опущены, черные брови сдвинуты к переносице, а глаза смотрят грустно и рассеянно.
– Да, – сказал Дубинин дрогнувшим голосом, – вы правы. Для нас это было огромным ударом. Но… – тут он вздохнул, – мы с моими товарищами по партии обязаны продолжить дело, которое начала Елена Сергеевна. Хотя бы ради ее светлой памяти.