Изабелла Васильевна заставила ее надеть наряд, который больше всего нравился Любе – она часто выступала в нем: черное, сильно открытое платье – все плечи наружу, слишком нахальное декольте, – голые руки, талия утянута в рюмочку, бедра обтянуты, длинная юбка, длинный разрез по бедру. Мне трудно двигаться в нем, дергалась Алла, мне бы что-нибудь посвободнее! «Вытерпишь», – жестко кинула Изабелла и сильнее затянула ремни корсета на спине, так, что из легких Аллы вышел весь воздух и она закашлялась. Она сильно похудела, от нее осталась ровно половина, туфли ей выдали на низком каблуке – Люба всегда пела на платформах, – она, видимо, была чуть повыше Любы; зеркало отразило очаровательную парижскую кокотку двадцатых годов – с улицы Сент-Оноре, с площади Этуаль, – а может, нью-йоркскую богатую потаскуху из ночного клуба «Коттон». «Гениально, – процедила Изабелла, – если ты еще и споешь сегодня, в обморок не грохнешься, мы с Юрой купим тебе „вольво“. Машину умеешь водить? Или и этому тебя учить тоже?» Машину Алла водить умела. Ее научил Сим-Сим. Иногда он ей давал свой маленький «фордик» – ехать на ночь к клиенту.
Когда она ощутила под ногами доски сцены и поняла, что ей надо выходить туда, в яркий свет и дикий страх, перед глазами у нее потемнело и завертелись бешеные круги. Беловолк прошипел: «Вперед, стерва!» «Интересно, он Любе тоже „стерва“ говорил или он только меня так припечатывает», – подумала Алла, выбегая под огни рампы, а оркестр уже наяривал вовсю, и уже через миг, другой она должна схватить микрофон и спеть в него это, заезженное: «Ах, шарабан мой, американка…» Она цапнула микрофон. Запуталась в длинном шнуре. Крикнула заливисто: «А вы богаты, – куда же прусь я?!..» И прошептала: «И за брильянты не продаюсь я…» Оркестр грохнул, как гром. Зал уже, возвевая руки, раскачиваясь, пел вместе с ней: «Ах, шарабан мой, американка, а я девчонка да шарлатанка!» Всех прельщало, что она вернулась из Америки. Всем это льстило: вот ведь, в исковерканную Россию, в такую, где одни богатые и одни нищие, в страну брильянтов и голодных слез, а вот вернулась в шарабане Любка Башкирцева, вернулась!
Зал запел вместе с ней, и ей стало легче. Хорошо, что Беловолк выбрал шлягер для ее дебюта. Шлягер знают все и орут все. Вроде бы не так слышно себя.