Во дворе его встретила старушка Любава. Знатная травница и лекарка,
к ней люд со всей округи стекается, а она никому и не отказывает.
Воевода хотел было возмутиться по поводу присутствия женщины среди
военного люда, да потом махнул на все рукой. Вообще многое
спускалось Добролюбу. Отчего Любава привязалась к этому человеку,
никому не было понятно, но она определенно всегда старалась
держаться к нему поближе. Может, оттого, что таким знахаркам время
от времени достается от разъяренной толпы, когда ум за разум
заходит, а в голове одна каша и хочется всю вину за свои горести
свалить на чьи либо плечи. Для такого дела знахарь подходит как
нельзя лучше. Потом и пожалеют, и повинятся, а назад уже ничего не
вернуть. А коли рядом с лекаркой приключится такой вот удалец… Нет,
злобу лучше выместить на ком нибудь другом.
– Чего, добрый молодец, голову повесил?
– Скажешь тоже – «добрый».
– Добрый добрый, чай, родичи знали, когда имечко то давали. А то,
что до крови сейчас охочий, дак исцеление твое близко. Скоро совсем
появится человек, который жизнь твою перевернет и заставит по иному
на все взглянуть.
– Бабка Любава, ты бросай предрекать то, – горько усмехнулся
Добролюб. – Лекарка да травница ты знатная, на всем свете такой не
сыщешь, а вот в будущее ты лучше не зри. Не твое это. Что до
доброты, так тебе ведь неведомы мысли мои, а они совсем не
добры.
– Дак на ворога идти, откуда тут добру то быть.
– Бабушка, а есть у тебя травка…
– У меня всякой травки в избытке, и та, что отправить в мир иной
может, тоже имеется, потому как если с умом применять, то и она на
пользу. Но то не про твою честь, – ничуть не напуганная
нахмуренными бровями собеседника, выговорила старушка.
– Бабушка, ты бы сначала выслушала, а потом в крик бросалась.
– Ну говори.
– Нужно колодец потравить в Тихом.
– А я что говорила! – тут же подбоченилась старуха, устремляя на
Добролюба победный взгляд и являя собой воплощение
неподатливости.
– То, что за смертоубийством к тебе лучше не соваться, я ведаю,
потому и прошу тебя не о том, чтобы потравить гульдов насмерть, а о
том, чтобы они животами маялись дня два.
– А пока они маются, из них вояки никакие… Ох и баламут!
– Как начнут животами маяться, так их командир пусть и принимает
решение. Примет решение отступить – значит, все целы останутся, а
пойдут дальше, понадеявшись на свой численный перевес, – ждет их
беда, потому как хворый воин и не воин вовсе. Тогда воевода их
легко согнет. Но вины твоей в том не будет, грех на их начальнике
повиснет, ибо выбор у него имеется.