Я встал и учтиво поклонился, отметив про себя, что стоило
угодить в девятнадцатый век, как мои манеры сильно улучшились.
— Прошу прощения господа за небольшую забаву, — сказал я. — Это
мы сделали, чтобы повеселить Александра Васильевича. Ему, как вы
знаете, поднятие духа не помешало бы.
Тот, что постарше, едва заметно улыбнулся. Он был тучным, но не
толстым, в пределах, так сказать, нормы. Росту немаленького, руки и
ноги короткие и цепкие. Полосы длинные и курчавые, впрочем,
приглядевшись, я не мог понять, парик это или нет. На лице тоже
довольно-таки хватало мяса: толстые губы и нос, глаза маленькие,
веки набрякшие от недосыпаний. Сразу видно работящего человека.
Зато второй пылал негодованием. Высокий, долговязый, как
фонарный столб, длинные тонкие пальцы нетерпеливо подрагивали. Кожа
белая-пребелая, видать, сильно злоупотреблял пудрой. Лицо вполне
заурядное, нос картошкой, губы сжаты в злую линию.
— Оставьте увеселения для балагана, — крикнул он. — А здесь люди
пришли не развлекаться, а лечить больного. Что за безответственное
отношение?
Я надеялся, что он не вызовет меня на дуэль за невинную шутку и
старался не расхохотаться. Чтобы разрядить обстановку и напомнить,
для чего мы здесь собрались, я сказал:
— Мы не хотели никого обидеть, господа. Немного озорничали,
чтобы потешить князя.
— С кем имею честь, кстати? — осведомился доктор постарше. Если
я не ошибался, он уже давно лечил Суворова и успел привыкнуть к его
выходкам.
Я снова учтиво поклонился.
— Меня зовут Виктор Стоиков, я знакомый Александра
Васильевича.
— Вы, наверное, его боевой товарищ? — с улыбкой спросил врач. —
Он, наверное, говорил обо мне? Я Мельхиор Адам Векард, лейб-медик
императорского величества.
Ага, из немцев, я же говорил, сразу видно трудоголика. Я помнил
из истории, что в свое время Екатерина Великая вызвала из Европы
много образованных людей. Наверняка и этот эмигрант наверняка
приехал еще в те давние годы.
— Я по части рифмоплетства, — сказал я доверительно, словно бы
извиняясь, что занимаюсь такой ерундой. — Собираю, знаете ли,
лучшие образчики искусства.
— Ну, конечно, за невозможностью сражаться на поле битвы, князь
ринулся брать литературные крепости и бастионы, — сказал
Векард.
Его коллега поджал губы еще больше и стараясь сдерживаться,
сообщил: