Он не думал, что его когда-нибудь направят за границу. Но, видимо, тотальная война выдвигала свои требования. Гремину вменялось поехать в Италию под видом православного историка и обзавестись связями в тамошней русской общине. Смысл задания Гремину не объяснили, что было в порядке вещей. От него требовалось регулярно выходить на связь и быть готовым в любой момент исполнить указания Центра. О чем конкретно могли вести речь, Гремин не спрашивал. Один из товарищей по разведшколе, племянник генерала МГБ, обычно хорошо осведомленный, однажды на утренней пробежке обронил: «Тольятти».
В состоянии полуоцепенения Гремин выехал из СССР через Чехословакию, Мексику, Аргентину, добрался до Рима, устроился, приступил к работе. Оставаться на Западе не хотел, но и сознательно возвращаться не стал бы.
С ним происходили метаморфозы, которые его смущали. Будучи типичным продуктом французской левой интеллектуальной среды, Гремин, естественно, считал себя атеистом. Его приобщение к религии завершилось в одиннадцать лет, когда умерла бабушка, – действительная или фиктивная, он и сейчас не взялся бы сказать. Она его окрестила, определила в воскресную православную школу, сама давала уроки катехизиса. Потом были канонические уроки закона Божьего во французском лицее, но они не оставили заметного следа в душе Гремина. Молитву, на русском, невнятной скороговоркой, он вспомнил лишь весной 1944 года, когда лежал под железнодорожной насыпью в ожидании немецкого эшелона, который ему предстояло пустить на воздух… В СССР же было не до религии.
И в результате Гремин оказался в православной, сильно верующей среде – в церкви. Он ожидал почувствовать себя не в своей тарелке. Службы, регулярные молитвы, целование рук, соблюдение поста… Но ожили давно забытые впечатления детства, вспомнились нужные слова и магические формулы. Гремин неожиданно для себя стал обращаться к Богу – легко и естественно, свыкнувшись с мыслью об участии Бога в своей жизни. Это и радовало, и тревожило. Он не знал, насколько вновь обретенная вера совместима с убеждениями коммуниста, с долгом советского патриота и офицера МГБ, наконец.
Смерть Сталина Гремина порядком растревожила. Умер человек, на которого Гремин всегда уповал, победитель в самой кровавой войне всех времен и народов, создатель великого царства лжи и страха. Гремин надеялся на обновление социализма и боялся, что новые вожди не справятся с рулем государственной махины.