Это мучительное томление продолжалось почти без перерыва часа три. Наконец совсем уже смеркалось, когда я в порыве обманутого ожидания и полного отчаяния упал на постель и, уткнув голову в подушки, неистово зарыдал.
Наплакавшись досыта и пролежав около часа в грустно озлобленном настроении, голодный, измученный, я встал, оделся и вышел на улицу.
Морозный воздух и ветер освежили меня, мысль, что не все еще потеряно и что надо действовать, а не киснуть, дала мне бодрость. Я отправился пешком к Кельхблюму. Но Кельхблюма я не застал и прошел на Покровскую.
Был уже восьмой час. Подъезд Акламовского дома был, по обыкновению, освещен. Неопределенный свет мелькал из-за опущенных штор во втором этаже.
Я несколько раз прошел взад и вперед, и вдруг мне блеснула мысль и решимость: пойти напролом и взять крепость приступом.
Я быстро вошел в двери подъезда. Небольшая зеркальная лампа освещала теплые сени. Широкая деревянная лестница была устлана нарядным ковром и половиком.
Я бойко вбежал во второй этаж. Здесь было две двери: налево и направо. У обеих были звонки.
«Что же, на удалую! – подумал я. – Вывози, кривая!» – И мне вдруг сделалось смешно.
Я обернулся к правой двери и с отчаянием дернул за ручку звонка.
Почти тотчас же замок щелкнул, дверь распахнулась и на пороге стояла она… она – сама Сара!..
– Это вы, граф? – заговорила она быстро по-немецки. – Что с ним? Я вся, как на огне. Кельхблюм с самого утра пропал… Ришка… Я уже хотела сама ехать туда… Что с ним? Скорее, Бога ради! Он будет? Да… Он не уехал? Не заболель? Да идите же скорее сюда! Отвечайте!
Я сбросил шинель и вошел вслед за ней в довольно большую, роскошно убранную комнату, в которой то там, то здесь ярко блестела позолота при тусклом свете розового фонаря.
При этом бледном фантастическом свете она в ее светло-розовом легком платье, убранном серебристыми лентами, казалась мне чем-то фантастическим, неземным:
«Ты дева снов, ты пери рая…»
Мелькало в моей отуманенной голове. Я весь дрожал, и голова моя кружилась.
– Да говорите же! Идите сюда. – И она быстро двинулась в другую комнату. – Говорите! Ничего не случилось? Ничего? – И в голосе ее дрожали испуг и слезы. – Ах! Боже мой! Я точно с ума схожу. Ведь я с самого утра здесь одна… Я никого не вижу, кроме этой глупой Берты… Да говорите же! Что же вы молчите?!