Исчез сомнамбулизм, продолжавшийся в течение долгого времени, хотя чередование двух состояний сознания сохранялось. В середине разговора у Анны О. могли появиться галлюцинации, тогда она начинала убегать, пыталась вскарабкаться на дерево и т. п. Если ее удавалось задержать, то спустя короткое время она продолжала оборванное на полуслове предложение, как бы не замечая того, что произошло в промежутке. Все эти галлюцинации она заново переживала позже в гипнозе.
В общем можно сказать, что в состоянии Анны О. наметились улучшения. Она могла хорошо есть, без всякого сопротивления позволяя сиделке вводить пищу в рот, и только хлеб, несмотря на желание есть, пациентка отталкивала всякий раз, как только его подносили к ее губам; существенно уменьшились контрактуры-парезы ноги; пациентка наконец-то смогла по достоинству оценить и крепко привязаться к еще одному врачу, посещавшему ее, моему другу доктору Б. Немалую помощь в выздоровлении оказывал и ньюфаундленд, которого Анна О. получила в подарок и страстно полюбила. Действительно, надо было видеть, как эта слабая девушка храбро брала в левую руку кнут и отстегивала им огромного зверя, своего любимца, ради того, чтобы спасти его жертву – кошку, на которую он набросился. Несколько позже пациентка стала уделять много внимания бедным и больным людям, что было, несомненно, полезно для нее.
Наиболее явное доказательство патогенного, возбуждающего влияния на абсансы особого мира представлений пациентки, созданного альтернативным сознанием, а также возможности устранять патологическое состояние посредством предоставления пациентке возможности выговориться в гипнозе я получил после возвращения из отпуска (я не видел Анну О. в течение нескольких недель). Никакого «talking cure» за это время не было, так как больную невозможно было побудить рассказывать создаваемые ею истории. Не удалось это и доктору Б., которому во всем другом девушка охотно подчинялась. Я нашел Анну О. в печальном и подавленном настроении, она стала ленивой, строптивой, капризной и даже озлобленной. Ее вечерний рассказ показал, что ее склонность к поэтическим фантазиям, по-видимому, начала утрачиваться. То, что поведала пациентка, походило на отчет об имеющихся у нее галлюцинациях и о том, что злило ее в течение прошедших дней; элементы фантазии, которые встречались в ее рассказе, были скорее прочно занявшими свое место клише, чем чем-то, имеющим какое-либо отношение к поэзии. Более сносное состояние наступило у пациентки лишь после того, как я позволил ей съездить на неделю в город и в течение нескольких вечеров принуждал ее рассказывать мне истории (их набралось три–пять). Оказалось, что мы обсудили с Анной О. все, что накопилось за несколько недель моего отсутствия. В настроении пациентки стал проявляться прежний ритм. На следующий день после использованной возможности выговориться Анна О. была любезной и веселой, на второй – более раздраженной и неприступной, а уж на третий день просто «отвратительной». Ее эмоциональное состояние находилось во власти времени, которое вело свой отсчет с момента предоставленной ей возможности выговориться. Любой патологический образ, созданный фантазией пациентки, любой факт, выхваченный болезненной частью ее души, продолжал оказывать свое воздействие до тех пор, пока Анна О. не рассказывала о них в гипнозе, после чего она полностью избавлялась от их патологического влияния.