Нас с
этой женщиной связывало многое, в том числе и вражда. Я помнила все то, что она
сделала и как помогала Людмиле…Боже! Мне страшно подумать, что она была моей
матерью. Уж лучше быть сиротой и никогда не знать о такой родственнице.
Я все
еще не переварила свое родство с ней, такое родство. НЕ переварила то, что моя
собственная мать от меня отказалась и предпочла ничего обо мне не знать… а
когда узнала, то сочла лучшим выходом – убить меня. Все, что нас с ней
объединяло – это адская и невыносимая любовь к одному и тому же мужчине…как и
Надю, мою самую настоящую мать. Все мы, как проклятые, были обречены сгореть
дотла от любви к Айсбергу.
Мне
было страшно подумать о том, как я буду скучать по Льдинке… Мы никогда так
надолго не расставались, я даже в дороге постоянно вздрагивала от мысли о моем
малыше и о понимании, что я ужасно буду тосковать по моему мальчику. Но,
наверное, я была бы не я, если бы не поехала искать его…Мне казалось, что я
буквально всеми своими фибрами чувствую – с ним что-то случилось.
И ОНА
могла об этом знать. Эта женщина. Эта ведьма, которая многое изменила во мне и
сделала меня той, кем я являюсь сейчас.
Я
поднялась по знакомой лестнице вверх, подошла к знакомой двери и позвонила в
звонок. Услыхала тявканье собаки, вся подобралась. У кого угодно могла быть
собака. Дверь открылась, и я замерла, увидев на пороге женщину с красивой
укладкой и аккуратно накрашенным лицом.
–
Здравствуйте, Эллен.
– Мон
шери…это вы? А точнее, вы ли это?
Тонкая
рука приспустила очки, чтобы получше меня рассмотреть.
–
Похудела, одета в безвкусицу, прическа мрак, макияж отстойный, или как там
говорит молодежь?
–
Можно я войду?
Наверное,
какие-то секунды она все же думала, но потом посторонилась и впустила меня. Как
и всегда мне дали тапочки, у меня забрали пальто. В ее доме ничего не
изменилось. Все также пахнет Шанель «№19», все также к нему примешивается
аромат трав и лекарств, а еще одиночества и старости. Сама Эллен тоже
изменилась. Сдала. Хотя и ухаживала за собой, по-прежнему с маникюром,
по-прежнему с идеальным макияжем, и на одежде ни одной складочки, а на
колготках – морщинки.
«Запомни, деточка – морщины на колготках хуже дырки и
стрелки»
–
Мятный чай?
Я
кивнула. Сердце тревожно бьется, и, кажется, я сейчас хлопнусь в обморок, так
меня свела с ума эта встреча, как некое звено между ней и Айсбергом, как зыбкий
мостик, перекинувшийся из прошлого в настоящее. И настолько невыносимая тоска
по нему, так, что выть захотелось и рыдать навзрыд. В горле пересохло и
перехватило дыхание.