Затем виноградники закончились, а на склонах появилось
немало коров местной рыжей породы - пошли пастбища. Раньше я бы и
не подумал никогда, что корова может по таким склонам гулять, прямо
не буренка, а козел какой горный - но гуляют, вон пример передо
мной. И мясом весь остров снабжают тутошние "ранчеры", и молоком, и
из кож тут делают всякое.
Дорога вела мимо ферм, огороженных сложенными из все того
же неизменного слоистого камня заборами. С высоты седла можно было
разглядеть, что люди сидели на верандах, пахло топящимися плитами и
едой, где-то кричали, играя, дети, где-то брехали собаки, в общем -
простая и понятная жизнь вокруг.
Усадьба Аглаи, большая, старая, возрастом к двум сотням
лет, расположилась на самом краю плато, с видом на море и дальние
острова. Высокий забор, крепкие ворота, которые мне открыл Тимофей
- немолодой "негр" со следами выведенной татуировки на лице.
Вывезенный еще ребенком с острова где-то далеко на юге, попал сразу
на Большой Скат, где отрекся, так сказать, от гибельных заблуждений
и принял крещение, став свободным человеком. Работал он у Аглаи
конюхом, она не только ветеринаром была, но еще и конезаводчиком,
ну и жил в усадьбе в отличие от своего коллеги из "урожденных
христиан", Степана, который на ночь уезжал к себе домой, на хуторок
в паре километров от берега.
Тимофей же заодно присвоил себе обязанности сторожа, хотя
никакой реальной необходимости в этом не было, на Большом Скате
даже двери редко запирали. Но ему, похоже, нравилась такая роль,
вроде как важности ему прибавляла, поэтому вечером он ходил по
двору еще и с обрезанной двустволкой, свисавшей с плеча, заодно
распоряжаясь собаками - двумя здоровенными, грозными с виду, но на
самом деле ленивыми и добродушными кобелями.
Я в усадьбе был уже за своего, воспринимали меня как
жениха, так что Тимофей поприветствовал меня почтительно, помог
слезть мне, хромому, ну и сразу лошадь принял, повел ее в
конюшню.
Аглая сидела на террасе, босая, в широких льняных брюках и
просторной рубашке с закатанными рукавами, с книгой в руке. На
столике рядом стоял кувшин с холодной водой, на тарелке лежал
разрезанный на четвертинки лимон.
- Добрался, наконец, - заулыбалась она, откладывая книгу и
поднимаясь.
Голова ее едва достигала моего подбородка, так что
пришлось пригнуться, чтобы поцеловать ее в губы.