— Pila tollite! Pila jactate!
Римляне беспрепятственно расстреляли спины гладиаторов пилумами. Выверенно, четко, как фигуры на шахматной доске. Практически не встречая сопротивления со стороны восставших, когорты соединились с центром личного легиона Красса. Удар фланговых когорт посеял панику в рядах повстанцев. В отличие от римлян, атаки восставших казались все менее осознанными и более сумбурными. Боевой порядок моего войска затрещал по швам, к нулю близилась маневренность, росла разобщенность.
Римляне, несмотря на то что они значительно уступали восставшим в численности, крепко забрали инициативу в свои руки, работая как единый слаженный механизм, перемалывающий в своих жерновах повстанцев. Понимая, что никак не смогу повлиять на ход битвы, если останусь стоять в стороне, я бросился в самую гущу сражения. Рядом со мной пробежал один из гладиаторов, командующих центурией повстанцев, в составе вновь сформированной когорты рабов, присоединившихся к движению Спартака в Бруттии. Вся центурия бросилась в погоню за показавшими спину легионерами, которых насчитывалось всего-то дюжина человек.
— Мидий!
Грек, заслышав свое имя, обернулся, но лишь на миг, даже не поняв, кому принадлежит голос, позвавший его. На его лице застыла гримаса ненависти, в глазах читалось предвкушение. Он был перепачкан в крови римских дезертиров и, казалось, не видел ничего вокруг себя. Я стиснул кулаки, понимая, что ничего не смогу поделать с глупостью центуриона, отводившего своих людей оттуда, где они действительно нужны. Рут, увидев мой яростный взгляд, бросился вслед за греком, но я остановил гопломаха.
— Оставь его!
— Сверну ему шею! — прорычал германец и в сердцах сплюнул себе под ноги.
Мое внимание переключилось на линию горизонта. Свет факелов, по которому можно было различить приближение легионов Красса, стал отчетливым, ярким. Котел закрывался, времени оставалось в обрез.
Первым из своих полководцев я увидел Висбальда, который, плечом к плечу с солдатами вверенного ему легиона, яростно сражался с римлянами из шестой когорты. Перепачканный в крови врага, нумидиец выкрикивал в небо ругательства на своем родном языке, звучащем в этот миг особенно зловеще. Он скинул с себя шлем, выбросил на землю щит и дрался с одним из легионеров, решившим принять неравный бой. Вскоре я увидел еще одного полководца – македонянина Эростена,— он собрал вокруг себя сразу троих легионеров и с отчаянием, присущим загнанному к самому краю гладиатору, дрался с одним кинжалом в руках. Напрочь позабыв о командовании легионами, эти двое сводили счеты с римлянами. Сражение превратилось в кровавую резню — опьяненные отчаянием, злостью, большинство восставших хотели расправы над римлянами любой ценой.