Посреди пентаграммы стояли трое
жрецов в таких же, как и у остальных сектантов, рыжих хламидах.
Только у них те оказались густо заляпаны кровью, и было с чего.
Жрецы стояли вокруг шевелящегося куска опаленного мяса, кричащего
провалом рта. Один из них наклонился к нему, рукой приподнял голову
жертвы, не смущаясь запахом гари, склизкой от сукровицы кожи,
запекшейся крови и безумного взгляда глаз без век. Дунай замер,
вместо того, чтобы двинуться дальше. Так сильно и ярко вдруг стало
ясно то, что ощущал человек, лежащий в центре кругов. Стоило
прикрыть глаза и представить…
…Боль, страшная, рвала тело
миллиардами иззубренных крючков и хлестала огненными хлыстами
плеток-девятихвосток. Лица, лица фанатиков, стоящих вокруг и ждущих
следующей смерти смотрели только на жертву. Каменные стены зала,
покрытые тронутыми плесенью красными и рыжими полотнищами, гасили
все крики. Багровые отсветы жаровни и факелов, били по воспаленным
и уже не моргающим глазам. Вонь собственного паленого тела, крови,
испражнений и гнили оглушала еще живого человека и совершенно не
трогала трех нелюдей в оранжевых хламидах с капюшонами. И к ним же
поднимался еще один, самый главный на безумном празднике крови. Не
жрец даже, а палач в кожаном фартуке, с каленым на углях длинным
выгнутым ножом. Он подошел ближе, не смотря на троих в высоких
колпаках. Целью человека в фартуке было еще живое тело. Обожженная
жертва задергалась, стараясь отползти в сторону. Палач помотал
головой, рывком поднял его на ноги, придержал за спину.
Кто жертва, мужчина или женщина?
Непонятно. Человек казался стройным, вернее худым, изжелта бледным
там, где кожа проглядывала через копоть и кровь. Грудь, закрытая
остатками длинных волос, с туго натянутой на ребрах коже и сплошь в
коричнево-алой корке нервно вздымалась. Его окатили водой из ведра,
чтобы пришел в себя. Задрали вверх голову, и стало видно, что это
юноша. Совсем молодой и бывший недавно красивым. С крупной
татуировкой на левом плече, клановой меткой «савеловских»
маркитантов. Сейчас оба глаза смотрели щелочками из-за громадных
синяков. На разбитых вдребезги губах запеклась кровавая корка, а
сломанный нос смотрел в сторону. Видно не сдался парень без боя, не
давался в руки безумцев в рыжих балахонах.
Палач отвел руку назад и ударил
резко, сильно. Маркитант не успел даже понять, что произошло, когда
тесак перерубил шею. Кровь сразу выстрелила вверх, оросив и жрецов
и ближних к кругам зрителей. Те замерли, выдохнув чуть позже,
слитным гулом и благоговейно поднеся к глазам ладони, которыми
вытерли кровь. Дунай сплюнул и двинулся дальше. Да, ничего не
скажешь, расплодилось в матушке Москве гадости.