Киваю, не сводя взгляда с Нечаева, а тот сначала бледнеет, а после покрывается алыми пятнами.
— Да, Катюша, как обычно.
Катя мчится на кухню отдавать заказ, и в кабинке воцаряется тяжёлая и душная тишина.
— Что, не нравится видеть, как всякую падаль на твоих глазах по высшему разряду обслуживают? — интересуюсь, откидываясь на спинку кресла, но Нечаев молчит. — Так с кем там у тебя важная встреча?
— Зачем ты пришёл? — Голос Нечаева треснувший и глухой, и мне кажется, до него постепенно начинает доходить, что я здесь не просто так нарисовался.
— За твоей трусливой душонкой, Нечаев, я пришёл. Помнишь, я тебе пообещал тогда? Я всегда держу слово.
Мы молчим, смотрим друг другу в глаза, и память оживает, протягивая незримые нити, натягиваясь канатами.
— Много воды утекло, да, Нечаев?
— Что ты хочешь, Клим? — шелестит, а морда такая перекошенная и несчастная, словно вот-вот богу душу отдаст. — У меня мало времени.
— Присядь для начала, — взмахиваю рукой, указывая на кресло напротив, но Нечаев замирает соляным столбом, запихнув ручонки в карманы дорогущих брюк. — Ну, как хочешь.
— А ты изменился, — замечает очевидное, а я пожимаю плечами.
— Твоими молитвами, сука.
Снова вбегает исполнительная Катя и молниеносно расставляет передо мной приборы и тарелки. Секунда и её снова нет.
Лицо Нечаева вытягивается ещё сильнее, хотя его конячья рожа и так слишком длинная. Мне нравится изумление в его глазах — только ради него стоило выбраться из той задницы, в которую попал, и прийти сюда.
— Итак, вернёмся к началу разговора. У тебя здесь важная встреча. Не с Петровым Игорем Кузьмичом случайно?
Нечаев медленно кивает и всё-таки присаживается напротив и тянется к бокалу с водой.
— Ты такой бледный, ещё инфаркт хватит. Валидол хоть под язык сунь, что ли, — откровенно издеваюсь, видя в глазах Нечаева замешательство, граничащее с ужасом. — Так вот, он не придёт.
— Почему?
— Потому что я выкупил твой долг у него. Я выкупил всю твою жизнь с потрохами. Так что теперь будешь иметь дело со мной. Отличная перспектива, мне кажется.
Я чеканю каждое слово, отбиваю ритм о край голубой тарелки зажатым в руке ножом. Вбиваю их в крышку гроба Нечаева, но он держится отлично — прямо молодец.
— Чего ты грустный такой? — растягиваю губы в безумной улыбке и достаю из папки пару листов. Документы, подтверждающие мои слова. — Всё заложил после сорвавшегося тендера? Думал, перекрутиться, но не вышло. Да, Нечаев?