А жаль. Я бы хоть на наркотики свое поведение с чистой
совестью спихнула. Но никаких наркотиков не было. Была пара глотков алкоголя —
здесь, в квартире Игната. И когда я их делала, я уже знала, что будет дальше.
Кошмар какой!
«Если я сейчас выйду, и начну ныть, что я не такая, то буду
дурой» — пришла вроде как умная мысль.
Или глупая — тут как посмотреть, опыта у меня нет абсолютно.
Хотя… опыт уже есть. Еще какой.
Встала с кровати, нашла свое платье, и натянула его —
немного мятое, я помню, как его лишилась. Как лежала с раздвинутыми ногами, как
между них была голова Игната.
И как это было восхитительно! Даже при воспоминании об этом
— горячий, чуть шершавый язык, с напором ласкающий меня — томление охватывает.
Низ живота тяжелеет, горит, а затем… тянет болью.
Боль до сих пор ощущается, и дискомфорт. Больно сейчас, а в
тот, самый первый миг, я думала, что умру. А подруги-то говорили, что это
вполне терпимо — девственности лишаться. Да если бы меня кто-то предупредил,
что будет такая режущая, острая боль, то я…
… я все равно бы это сделала. С Игнатом. Боль потом утихла,
и больше не вернется. Даже хорошо, что она была такой сильной.
Я всё прочувствовала. Так и должно быть. Наверное, именно
так я и хотела — полного обладания, наслаждения от чужой силы и собственного
бессилия, как жертва перед диким зверем — безудержным, яростным, голодным до одной
меня.
Но хватит прятаться!
Белье я надевать не стала. Прошмыгнула в коридор, а затем и
на огромную кухню, кажущуюся еще более пустой, чем вчера. Столько пространства!
У нас дома тоже так, но мама накупила гораздо больше техники, всяких украшений,
милых мелочей.
А здесь — воплощение минимализма.
Игнат — аскет? Буду знать.
— Проснулась? Кофе или чай?
— Кофе, — я улыбнулась мужчине.
Он одет только в домашние темно-серые штаны. Лучше бы
футболкой озаботился, а то я пялюсь на его торс как дурочка какая-то. Но взгляд
я отводить не стала. Смело подошла к поднявшемуся мужчине, и потянулась за
поцелуем.
И получила его — короткий, но вспышкой зажегший во мне
желание и обожание. Вот только Игнат колебался, пусть долю секунды, но я это
уловила.
— Сейчас кофе тебе налью, — он мягко отстранил меня, во
взгляде я увидела тень сожаления.
И все поняла.
Опустилась за барную стойку, на лицо надела привычную маску
— что-то, а лицо нас педагоги научили держать. Даже тех, кто танцевал как
коряга, и годился только канделябры по сцене таскать, и исполнять роль мебели —
все умели делать хорошую мину при плохой игре.